несколько больших плоских каменных плит — чтобы предотвратить размывы, очевидно, происходящие весной.
— Как думаешь, за неделю справишься?
— Ха! Да с такими лопатами и кирками, как у нас — за три дня раскидаю!
— Э-э-э, нет, не спеши! Весь первый день уйдёт на защитные заклинания и мою подготовку. И то, я же говорил — я не уверен, поможет ли это от Стражей! Они всё-таки могут почуять неладное, и появиться!
— Да ты же говорил — ничего особенного! Подумаешь, зубастые белые червяки по шесть футов! Мой меч легко разрубит любую плоть — хотя бы и волшебную!
— Так-то оно так… Но они ведь, как и дамба, защищены заклинаниями! Поэтому могут показаться даже тебе тоже в три-четыре раза больше, чем на самом деле! И я ведь не могу взять с них немного слизи, или кожи, чтобы развеять чары!
— Тоже мне, проблема! Ну подготовь меня как-то по-другому! Чтоб я видел, какие они на самом деле! Сыпани ещё какой-нибудь вонючей гадости, спой чего-нибудь, в конце концов! И я уж как-нибудь разберусь с ними!
— К великому моему сожалению, пока не могу!
— Это почему ещё?!
— Ну так их же здесь ещё нет! И неизвестно, будут ли. Вот когда появятся… Кроме того, для живых существ нужны несколько иные приёмы, материалы и заклинания…
— Уж не хочешь ли ты сказать, что не знаешь их?!
— Нет, почему же… Знаю! — чародей явно был смущён, и чувствовал себя не в своей тарелке, варвар грозной башней нависал над его хрупкой юношеской фигуркой, — Просто… мне ещё ни разу не удалось испытать их в действии. Поэтому — на всякий, разумеется, случай! — если они вдруг появятся… Смело руби их, а я сделаю всё, что смогу!
Конан от такой наглости аж рот открыл. Потом закрыл. И снова открыл:
— Клянусь кишками Эрлиха! Вы только его послушайте! «Всё, что смогу»!..
Этого недостаточно! А если они — тьфу-тьфу! — ни черта не расколдуются?!
Рубить трехфутовым мечом тридцатифутового монстра, в брюхе которого поместится целый взвод таких, как я, в то время как ты «будешь делать всё, что сможешь!» И ты признаёшься в этом только теперь! Хороша шуточка! Нет, такого уговора у нас не было! Знаешь, лучше быть бедным, чем мёртвым! Всё, я еду домой! Воюй со своими неиспытанными чудищами своей долбанной магией!
Варвар, убедительно разыграв возмущение и гнев, и стукнув себя кулаком в грудь так, что загудело, направился к фургону с уже распряжёнными лошадьми.
Вернуться его заставил только оклик:
— Конан! Тысяча золотых!
Поворчав, варвар согласился, что жёлтые кругляшки могут как-то компенсировать возможный риск. А добрая проверенная сталь, если поднатужиться, может перерубить даже трехфутовую шею. Похоже, они с магом понимали теперь друг друга гораздо лучше. Особенно это стало заметно после очередного богатого мясом ужина, запитого большим количеством вина.
Весь вечер, всю ночь и часть утра до завтрака Рэско творил свои заклинания, прыгая или ползая по дамбе на коленях, а иногда и — на животе, с разными амулетами и талисманами из своего мешочка. Конан, когда ему стало скучно — а это произошло очень быстро — просто завалился спать в фургоне, благо, сена ещё было довольно, а лошадей перевели, стреножив основательно, на чахлую травку, растущую всё же кое-где пониже дамбы.
Впрочем, иногда, при особенно забористых пассажах мага он всё равно просыпался — и было непонятно, то ли чародей творит заклинания, то ли ругается на чём свет стоит — оттого, что забыл их.
Утро выдалось опять росистое да ещё и пасмурное, и завтракал плохо выспавшийся Конан без обычного аппетита. На дамбу он посматривал, хмурясь и кряхтя.
Ближе к полудню пришлось-таки взяться за лопату и кирку.
Рыть он начал с края дамбы, обращённого к долине в том месте, которое посчитал наиболее тонким, и низко расположенным. Как объяснил Рэско, он пока не собирается отводить всё русло, а только часть — чтобы пропитать влагой засохшую за годы землю, и облегчить переселенцам восстановление старых русел. А потом они уж сами, как-нибудь…
Поэтому предстояло проложить примерно восьмифутовую траншею, при ширине тоже футов восемь-десять, внутри десятишагового коридора, «очищенного» Рэско, и обсыпанного по границе зеленоватым порошком.
Вскоре Конан приноровился к слежавшемуся за долгие годы в довольно прочный конгломерат, грунту. Взять его непосредственно лопатой было трудно: мешал гравий, плотно сцементированный с почвой. Поэтому минут десять варвар махал киркой, разрыхляя слой в несколько дюймов глубиной, затем ещё минут пять выгребал осколки лопатой.
После каждого часа работы в таком режиме приходилось останавливаться — передохнуть и попить (не воды, разумеется!), и утереть обильный пот. Под вроде бы неяркими лучами пробившегося наконец сквозь пелену облаков солнышка, Конан прямо-таки уливался этим самым потом: тот щипал глаза, струился ручейками по спине и животу, так, что вскоре пришлось снять намокшие и мешающие штаны, и остаться в набедренной повязке и сапогах.
Густые, чёрные как смоль волосы пришлось связать в тугой хвост, чтоб не лезли в лицо, а ремни, удерживающие верный меч на спине, одеть прямо на голое тело — с ним варвар не расстался бы, даже если бы пришлось остаться и без сапог и повязки…
Всё равно ему пришлось постирать её всё в той же реке перед ужином, и вымыться самому — пот и пыль образовали на теле настоящий панцирь.
С непривычки — он давно забыл, старался забыть и о такой работе, тоже вписанной в юности на страницы его биографии — Конан подустал, и натёр-таки несколько неприятных мозолей.
Но всё равно у него были причины гордиться собой: яма получилась довольно приличная — почти четверть дамбы была пройдена. И предусмотрительность мага оказалась отнюдь не лишней: первая лопата продержалась всего с час, вторая, с которой Конан обращался, можно сказать, понежней — почти до вечера.
Но лопат было достаточно, и если дела так пойдут и дальше, и Стражи (тьфу-тьфу!) не появятся, за четыре дня он и вправду покончит с этой работой! А с такими деньгами он сможет спокойно гулять и развлекаться в любой стране добрых полгода!
Ужинал он со зверским аппетитом и собой остался вполне доволен. Маг же вообще от радости только что в ладоши не хлопал — он не ждал от воина-наёмника такой сноровки в землекопном деле. Спал Конан тоже здорово: для постороннего наблюдателя словно бревно, если только бывают храпящие брёвна. Он понимал, что ждут от него именно этого — своим острым чувством вкуса он чётко уловил посторонний привкус в очередном бурдюке, и понял, что это —
