и не умрет. Это же хорошо.
— А жить тогда как? — спросила Яга. — Жизнь смертью кормится и наоборот. Зола с погребальных костров землю питает. А если нечего ей есть будет, что тогда? Ни жизни, ни смерти, ничего не останется.
Свят с мольбой посмотрел на старуху.
— Помоги нам. Отправляйся с нами к Кощею, ты ведь знаешь, как с ним сладить.
Старуха покачала головой.
— Не могу. Каждый из нас своим делом занят и мешать другому не смеет. Ну, своими руками, — ехидно улыбнулась она. — А пока спи, князь. Твое дело маленькое — уму-разуму понабраться, да как можно скорее.
— Так я…
— Много я разумников видела, они либо великими становятся, но в чаще всего — круглые дураки. Нехорошо будет, если тебя запомнят, как Святослава Дурака.
— А как дела у Доли и Недоли? — спросил Святослав, отрываясь от пряной каши, которой потчивала их Яга поутру. Хозяйка отвлеклась от рассматривания рисунка жилок на рябиновых листьях, выложенных на столе перед ней.
Она подняла на Свята вопросительный взгляд, и на долю секунды юноша стушевался, как будто весь его голос в пятки ушел.
— Мы же… освободили их. Верно? Веретенца вернули.
— Вернули, — сухо кивнула Яга. — Девицы вернулись в свой терем. Пряжи там набилось выше крыши, они ее распутывают. Дана как знала, держала их, пока нити судьбы в колтун не собьются.
— Чтоб даже самое невозможное стало возможным, — закончила за нее Милорада. Пользуясь своим кошачьим обличием или же идя на поводу у него, невеста всюду совала свой любопытный нос, а стоило ей оказаться замеченной — с отсутствующим видом обнимала себя хвостом.
— Верно. Хитра Дана, долгая жизнь научила ее думать наперед, — с укором проговорила Яга. — Надеюсь, освободив сестриц, ты попросил у них что-то толковое.
— Ничего не попросил, — признался юноша.
— Силы лесные, за что мне все это? — устало потерла глаза Яга.
— А что?
— А то, — передразнила лесная хозяйка. — Народ наш не любит в долгу ходить. И коли ты их от этого долга не освободить, они из кожи вон вылезут, лишь бы тебя принудить попросить об услуге.
— Да мне же не надо ничего, — отпирался Свят, но Яга только глядела на него с укоризной.
Вступилась Милорада. Она выгнула дугой спинку, а затем, осторожно переставляя лапки, потерлась о бабушку шершавым носом. На секунду Яга нахмурилась, но тут же ее лицо подобрело.
— А ты его не выгораживай, — беззлобно проговорила она.
— Бабушка, ну не сердись. Ты же сама говорила, что всякое решение, даже злое, все равно приведет к добру. Кто знает, может, Святославу в кощеевом царстве и пригодится присмотр от сестриц?
— Ой, лучше б не пригождался, — помотала головой Яга и сгребла листики в кучу. — Слушай меня внимательно, княжич. И ты, волчонок. Научу вас, как к Кощею короткой дорожкой пройти. Но сперва вам придется восвояси вернуться. Из Дола путь будет ближе всего.
* * *
Прощаться с ними Яга отказалась. Махнула рукой, мол, ещё вернетесь, и захлопнула за собой дверь, стоило только гостям на шаг отойти от ее порога. В дорогу дала только небольшой отрез ткани, серебряную иглу и нитку бус. Кивнула на Милораду, сказала, что разберется, а если сама не сдюжит, найдет того, кто узнает.
— И запомните, не ешьте и не пейте ничего в кощеевом царстве, иначе обратную дорогу забудете, — такими были ее последние слова перед хлопком двери, а затем повисла тяжелая тишина.
Все трое остались стоять в тяжелом молчании. Каждый получил наставление от Яги, шепотом, на ухо, и каждый знал, что делиться им не стоит с остальными. Даже если хотелось, слова сами собой застревали в горле и не смели сорваться с языка. Особенно это мучило Милораду, которая до последнего надеялась услышать хоть одно доброе слово от своей наставницы, а в итоге удостоилась лишь скупого: «До последнего из кошачьей шкуры не вылезай, может, чему полезному научишься». А ей вовсе не хотелось отправляться за тридевять земель под боком у любимого в маленьком покрытом шерстью теле. Она скучала по своему отражению, по тонким запястьям с зеленоватыми венами, проступающими под кожей, по нежной коже, отзывавшейся на каждое прикосновение любимых рук. Сейчас же Святослав мог чесать ее за ухом, как обычную дворовую кошку, а она только и могла, что мурлыкать, да держать в себе копившуюся в груди тоску. Ей всего-то и нужно было — прижаться кожа к коже, уснуть, вдыхая запах знакомого тела. Так тосковала она по этому, но примешивалось к тоске и новое чувство, впервые всколыхнувшееся в душе, когда они глядели в подаренную Водяным водицу. Ярость. Ненависть. Почти так же сильно, как она желала Святослава, Милорада хотела собственными когтями снять с Даны свою кожу. Отомстить и за матушку, что себя в Алой топи потеряла, и за себя, сиротой оставшейся. О, сколько способов расправы промелькнули в ее голове, пока она неслась по коридорам княжеского терема. И все они рассыпались прахом, стоило Дане завязать узелок на тонком медном волоске, что она держала в своих бледных пальцах.
— Нахохлилась, как филин, — насмешливый голос Власа вырвал ее из размышлений. Милорада и сама не заметила, как распушилась рыжая шубка.
— А ты чего веселишься, как щенок?
— Ну, не меня ведь пустоголовой балбесиной называли, — осклабился тот и подался вперед, будто собирался кувыркнуться, и тут же легко приземлился на четыре лапы. Милорада даже немного удивилась тому, как просто Власу далось.
«Само собой, родная шкура не жмет и не натирает», — хмыкнула она про себя.
— Нужно забрать скатерть, — заговорил Святослав. — И прихватить из дома кое-каких вещей на подарки.
— Только главное до заката успеть, — хмыкнул волк, подставляя спину. — Держи крепче свою хвостатую невесту.
Милорада хотела было шикнуть, но Свят уже закинул ее себе под рубаху и аккуратно прижал к животу. Началась тряска. Волк плавно переходил с рыси на ровный бег, словно приноравливался к тому, чтобы не бежать, как охотничья собака, а нестись пущенной стрелой, как настоящий кощеев посланник. Она слышала, как Яга в ночи, когда все спали, делилась с юнцом историями о волках. О том, как они души мертвецов через реку и лес перевозили туда, где в ледяных чертогах они находили успокоение и очищение.
— Помни, мальчик, то, что в крови твоей, сильнее всяких слов. Слушай себя. Верь себе. И думай уже башкой, а не трясущимися поджилками! — наставляла она. И как Влас после такого мог ходить веселым?
А Влас и не думал веселиться. Просто позволял ветру и лесу греметь в
