Свят помотал головой.
— До кощеева царства и так путь неблизкий. Побереги силы.
И пошел вперед, будто знал дорогу. Будто один хотел ее пройти. Влас недомевающе смотрел другу вслед, его так и подмывало сказать, что волчьим бегом будет быстрее, но в его мысли вмешалось Милорада.
— Кажется, он пытается отсрочить встречу, — шепнула она. — Глади, у него аж ноги не идут.
— Что, не смогла кручину его прогнать? — хмыкнул в напускной веселости волк.
— А тебе так и нужно все разнюхать?
— Просто ты вопишь, будто тебе хвост отдавили. Чуть что крик и писк.
— А сам-то как скулил, когда я тебя в шкуру волчью вернула, — вскинула мордочку Милорада. — Попробуй посидеть в кошачьей шкуре.
— А в шкуре ящерицы ты не ныла, — напомнил Влас. — Кстати, а чтоб в нее обернуться, тебе тоже приходилось кожу… ну… этого…
— Что⁈ Нет! — были бы руки, она б замахала ими, чтоб отогнать вставший перед глазами образ. — И как ты подумать такое мог?
— Ну, это ж самое простое. Свою кожу сняла, в сундук убрала, скатеркой прикрыла…
— Замолчи, — затрясла головой Милорада.
— А если запылиться, можно в озере, как простыню прополоскать.
— Перестань, — вздыбила хвост Милорада, но не могла соврать, от слов Власа стало веселее. Волк и сам зашелся порыкивающим смехом.
— Ладно, не дуйся, а то вон уже, как свежий хлеб набуханилась. Расскажи, как это твое колдовство делается.
— Тебе правда интересно? — просияли кошачьи глаза. Будь при ней человеческое тело, так и залилась бы Милорада пунцовым румянцем.
Волк клацнул пастью, осторожно взглянул на маячившую впереди спину князя и кивнул.
* * *
Когда показалась рощица, закат догорал, и вечерняя сырость обернулась туманом, плотным, как молоко. Влас вышел вперед и, полагаясь на звериное чутье, повел их сам. Звуки шагов утопали в кваканье лягушек и стрекоте кузнечиков. Влас уже было подумал, что они заплутали, как вдруг по белому мареву разнесся звон. Он повторялся, как пение плохо отлитого колокола, и Влас пошел на него, чуя звериным сердцем, что так будет правильно. Звук вывел их на поляну, где стояла изба. А у ближайшего дерева стоял князь с боевым своим топором наперевес. Что было силы махал он могучими руками, пытаясь срубить тоненькую рябину, но топор отскакивал от ствола, будто тот был из железа отлит. Бледное лицо князя исказилось гримасой боли, на руках вздулись вены, но мужчина продолжал махать топором, тяжело дыша.
— Что ж это такое! Давай, родимая, дай хоть щепочку согреться, — умолял он. Святослав замер на границе поляны, не веря глазам своим. Никогда не видел он отца в таком отчаянии. А вот Влас вышагнул вперед.
— Здравствуй, князь.
Мужчина обернулся, и на лице его тут же расцвело облегчение.
— Волчок, — выдохнул он. — А я вот, костер развести пытаюсь, а то холодно тут.
Словно в подтверждение, из его рта вырвались клубы пара.
— Знаю, князь, — Влас хотел сказать что-то еще, но Святослав вышел вперед и, не сводя с отца взгляда, снял с плеча шубу и протянул мертвецу.
— На-ка, попробуй согреться, — проговорил он, едва шевеля побелевшими от напряжения губами.
— Свят, — улыбнулся князь и распахнул было руки, но юноша настойчивее протянул ему одеяние. — Спасибо, сынок. Как возмужал ты. Сколько лет прошло?
— И лета не сменилось, — с горечью произнес юноша. — А княжество уже погубили.
— Быть такого не может. Что же жена моя?
— Она и погубила, — бросил Свят с плохо сдерживаемой яростью. Хотя бы сейчас отец должен был раскрыть глаза, понять, что за ведьму пустил в дом. Но Михаил только нахмурился.
— Быть не может, — повторил он еще строже. — А ты что же? Не мог дело в свои руки взять? Книги свои заумные читал на что? Молчана бы спросил…
— Княже, — вклинилась Милорада. Мужчина удивленно заозирался. — То уж удел живых, такие вопросы решать. А тебе пора отправляться в царство кощеево.
От этих слов лицо князя тут же расслабилось, появилась мечтательная улыбка, как у человека, грезящего о мягкой постели после долгого дня в трудах.
— И то верно, колдовская кошка. Да только нет у меня сальца, чтоб волчка за услугу отблагодарить.
— Есть, — неохотно проговорил Свят и полез в котомку. Развернул ткань и подивился — кусок сала, поклеванный птицами, выглядел как новенький. Юноша аккуратно сложил тряпицу и убрал ее на дно сумки. А угощение аккуратно протянул отцу, словно стараясь даже случайно не соприкоснуться с мертвецом.
— Вот спасибо! — просиял мужчина, принимая кусок пищи дрожащими от волнения руками. Он обернулся к Власу. — Ну, волчок, в путь.
— А мы проводим, — заявила Милорада и первой вскочила на волчью холку. Выжидающе поглядела на Святослава. Юноша кивнул, стараясь не смотреть на отца.
— Что вам в кощеевом царстве понадобилось? — вскинул брови князь.
— Жену твою найти, — буркнул юноша и все-таки полез на волчью спину.
Князь пожал плечами почти безразлично, вложил в волчью пасть кусок сала и полез следом за сыном, которого и узнать-то толком не мог. Так, мельком, когда тот и сам на него волчонком не глядел. Стоило ему отвести взгляд, как голова становилась блаженно пустой, исчезали все мысли, тревоги, воспоминания, вгрызающийся в кости холод. Тело наполнял блаженный покой. А как только волк снялся с места и бросился по одному ему ведомому пути, все чувства покинули мертвеца. И не видел он, как сидящий за ним юноша обронил скупую, но жгучую слезу.
Ветер завывал между скалящимися пиками, сгоняя в низину волны сухого колкого снега. Мелкие льдинки врезались в кожу, как острые иглы, заставляли ладони гореть, посылали искры боли до самого позвоночника, но Ольга продолжала стоять на балконе. Она куталась в шубу в надежде хоть так спрятаться от вездесущего ветра, но тот — невыносимый проказник — находил новый способ забраться под слои одежды. Девушка уже пожалела о том, что променяла мужской костюм на расшитое камнями платье, от которого все тело чесались, но слишком уж ей хотелось порадовать батюшку-Кощея. Правитель этих безжизненных земель и так бродил по палатам сам не свой из-за капризов молодой невесты, и Ольга надеялась, что его хоть немного порадует то, что она вместо вредной красавицы ценит его подарки. Но Кощей наряда, врученного на зимнее солнцестояние, так и не заметил, лишь попросил свою воспитанницу проверить, как там сад, обещанный госпоже Милораде. Теперь Ольга маялась под чесучей парчой и тяжёлыми каменьями, но неудобство отвлекало её от тяжёлых мыслей: сад, сколько бы служащие Кощею души ни стесывали свои кривые руки до мяса, ни в какую не хотел расти.
