— Итак. — Рисай принимает моё молчание за готовность выслушать, и начинает свой рассказ. — Как и сказал, я оказался здесь, в Призоне по вине высшего ке-тари, — повторяет он уже сказанное ранее. — Мы вместе учились в Академии и были друзьями. Двадцать лет назад. Но после окончания Академии закончилась и наша дружба. Точнее… она постепенно переросла во вражду.
— Из-за чего, если не секрет? — тут же интересуюсь я у него.
— Из-за власти. По результатам голосования я должен был занять высокую должность. Но тот, кто называл себя моим другом, подделал результаты и обманом занял пост, который предназначался мне. Из-за этого мы начали враждовать. — Рисай наклоняется вперёд и тихо добавляет: — И ещё из-за женщины.
— Из-за женщины? — щуру я глаза и невольно подаюсь ему навстречу.
Конечно, я не слишком знакома с особенностями личной жизни двуликих. Но в те времена, о которых говорит Рисай, двуликие ещё не женились. Женщины были лишь бесправными игрушками. Любой двуликий мог без суда казнить женщину, просто задушив её. За один только взгляд, за одно возражение или отказ подчиниться.
Мне кажется странным, что двое друзей превратились во врагов из-за женщины.
— Ты ведь знаешь, кто такая сава́ри? — интересуется Рисай.
— Кажется, это что-то вроде Куклы. — Я даже не пытаюсь скрыть сарказм, когда отвечаю. — Любовница и рабыня в одном лице.
— Не совсем. — Рисай тотчас опровергает мою версию. — Каждый высший двуликий может взять себе женщину для удовольствия. Он ставит на её плече золотое клеймо в виде полумесяца. Это означает, что по отношению к женщине применено право Золотого месяца. В течение этого времени она живёт в доме двуликого. Её обучают всему, что должна знать савари, чтобы доставлять удовольствие своему мужчине.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Хочу, чтобы ты понимала суть этих особых отношений. Ты ведь знаешь, что тогда на Земле действовали старые законы и порядки, установленные ке-тари? Женщинам, получившим статус савари, в те времена нельзя было беременеть. За это казнили.
— Да, я знаю это! Слышала много раз от ещё живых родителей, умолявших никогда не попадаться на глаза двуликим, — говорю, а в груди закипают злость и раздражение.
— Заняв высокий пост, мой друг взял себе савари. Её звали Хлоя, — кажется, ничего вокруг не замечая, продолжает Рисай. — И так вышло, что однажды она забеременела.
— Я всё ещё не понимаю, как твой рассказ связан со мной, — напоминаю я двуликому, желая побыстрее добраться до сути.
— Ты спросила, что я делаю здесь… — Он с тяжёлым вздохом снова отстраняется. — Моему другу сказали, что между мной и его савари была связь. Я пытался всё объяснить, но друг предпочёл поверить не мне. Когда он узнал о беременности савари, ему даже в голову не пришло, что ребёнок может быть от него. Как только Хлоя родила, мой друг приказал казнить савари, а ребёнка отдал. С тех пор он ненавидит меня и винит во всех своих бедах. Его ненависть дошла до того, что он отправил меня в изгнание.
Я сжимаю губы и моргаю, чтобы не дать пролиться навернувшимся слезам. Это очень грустная история. Если только Рисай говорит правду.
— Послушай, я не оправдываю твоего друга, но… Ты ведь сам сказал, что савари в те времена запрещалось беременеть. Твой друг поступил так, как велел закон ке-тари.
Знаю, мои слова звучат чудовищно жестоко. Наверное, мне следует проявить сочувствие, жалость, толику понимания. Женскую солидарность к несчастной соотечественнице. Но как ни странно, я ничего подобного не испытываю.
— Дело было не в законе. Мой бывший друг, — Рисай интонацией выделяет слово «бывший», — просто хотел сильнее уязвить меня. Показать свою власть. И лишний раз напомнить, что она в его, а не в моих руках.
— Насколько же велика его власть?
— Ровно настолько, насколько может быть велика власть наместника Земли, представляющего интересы Императора ке-тари.
Чего-то такого я и ожидала в ответ. Хотя, разумеется, не могла и подумать, что мой «хозяин» когда-то водил дружбу с самим наместником.
— Знаешь, сюда, в этот район Земли доходит мало новостей. Но даже их достаточно, чтобы понять, наместник не самый ужасный из всех двуликих. — Я демонстративно зеваю, прикрывая рот ладошкой. — Прости, уже поздно, и я плохо соображаю. Но почему я вообще должна верить тебе? Человеку, купившему меня за шестьсот тысяч галаксов?
— Значит, ты отказываешься помочь мне?
— Я не отказываюсь, но и не даю согласия, — нахожу я, как мне кажется, идеальный вариант поведения. — Я привыкла делать выводы сама, а не слепо принимать чужое мнение. Мне нужно время всё обдумать. А мой уставший и голодный организм не в состоянии ни о чём думать.
Я поднимаюсь из-за стола, очень надеясь, что Рисай не придушит меня прямо сейчас. Не знаю, что думает двуликий, но выглядит он очень спокойно. И даже ледяной взгляд кажется то ли потеплевшим, то ли усталым, как мой.
— Ты, по-моему, велел Марку приготовить ужин, — улыбаюсь я, окончательно обнаглев. — Давай поужинаем. Я жутко хочу есть. А к разговору о мести вернёмся позже.
Рисай кивает и тоже встаёт из-за стола. Подходит молча ко мне и, легонько придерживая за спину, ведёт через всю комнату к выходу.
У самой двери он вдруг останавливается, заставляя замереть и меня.
— Дарья! — не поворачиваясь, обращается он ко мне. — Прежде чем выйдем отсюда, я хочу, чтобы ты узнала кое-что… Той савари, которую казнил мой друг, была твоя матушка. Ты — дочь наместника Земли!
***
Рисай
Прикасаясь к Дарье, я чувствую, как от моих слов по её спине пробегает дрожь.
— Что? — Девчонка вперивает в меня взгляд так похожий на тот, каким смотрел Элрой Керташ в день, когда появился у меня в Ста́вке и получил отказ в помощи. — Повтори, что ты сказал!
— Твой отец, — повторяю, раз уж она так просит, — наместник Земли казнил твою маму, а тебя позволил…
В какое-то мгновение мне кажется, что она вот-вот бросится на меня с кулаками.
— Замолчи! — Дарья вдруг вырывается из моих рук. Отскакивает как от заразного. — Это ложь! Мои родители простые земляне, и они мертвы!
— Конечно, — развожу я руками, всем видом показывая нежелание спорить с ней. — Если тебе проще думать там…
Пару минут мы, не отрываясь, смотрим друг другу в глаза.
Ловлю себя на мысли о том, как хорошо, что у нас есть инъекции препарата. Проверенная защита от зависимости, которую вызывает у ке-тари женский взгляд. Меня ждали бы серьёзные проблемы, если учесть, как часто за короткий промежуток нашего знакомства Дарья смотрела мне прямо в глаза.
— Ладно, — махнув рукой, делаю шаг к девчонке. Что-то слишком затянулось её молчание. Признаться, я ждал слегка иную реакцию на новость о родителях. — Забудь пока всё, что я сказал. Давай, поедим. А о делах поговорим как-нибудь потом.
Протягиваю руку и пытаюсь осторожно приобнять Дарью, но она неожиданно резко отталкивает меня.
— Нет, не потом! Сейчас! — Девчонка упрямо качает головой. — Твои слова о наместнике и… Ты можешь доказать?
Мне остаётся только удивляться, насколько недоверчива моя маленькая Кукла. Умом она явно пошла в отца, а не в мать. И вовсе не так глупа, как я себе представлял.
— Могу ли я доказать? Да, чёрт возьми! Идём.
Я разворачиваюсь и иду к письменному столу. Слышу, как Дарья тихо следует за мной.
— Садись! — указываю ей на кресло, откуда она недавно встала.
Дарья усаживается. А я тем временем включаю комтайп, нахожу среди всей хранящейся информации несколько тонких текстовых пластин и загружаю их на экран.
— Мне незачем лгать тебе, Дарья! Вот, смотри сама. — Разворачиваю комтайп экраном к девчонке Керташа. — Надеюсь, этих доказательств тебе будет достаточно?
Она не торопится опускать взгляд на экран, но я вижу, как сильно гложет её любопытство.
— Читай, куколка моя, читай! — Настойчиво двигаю электронное устройство ближе к ней. — Смелее.
— Что это? — спрашивает она, всё ещё не глядя на экран.
