сахара, и пол чайной ложки соли, размешала, взяла чашку, и обратно, в барак. Только перед тем, как войти сапоги старые, для работы в саду одела. Юбку подобрала. И Летти заставила. Принесли кувшин с питьем, налила чашку, подала парню, что пить просил. Выпил. Подождала, минут десять, рвоты нет. Для верности еще подождала, дала еще. Тут кто-то еще пить запросил. К нему Летти пошла, меня не пустила. Тоже напоили. Оставила Летти поить больных, сама еще съездила, привезла два кувшина, да кухарка со мной поваренка, переболевшего отправила, еще с двумя. И шепотом попросила паренька пристроить на время подальше от кухни, нельзя так рано после болезни к готовке допускать. Я с этим полностью согласна была. Так что я назначила парня старшим над бараком, приказала поить больных, у которых рвоты не было через каждые полчаса, а сидельцу у двери ему помогать и слушаться, а то накажу. Стала думать, где помощников найти, что бы барак в приличный вид привести. Крестьяне еще не весь урожай убрали, работников мало, да много выздоравливающих, еле на ногах стоящих. Некого из деревень взять. Но тут мой же указ о мытье рук помог. Подъезжаю на внутренний двор, и вижу сцену. У стены казармы стоят шесть здоровых мужиков со спущенными штанами, видимо, из стражников, или из домашних слуг, так как морды откормленные, здоровые, а вдоль них ходит здоровый амбал и лупит их поочередно по заду. Спрашиваю, в чем дело, отвечает, что шесть стражников уже пятый раз пойманы на том, что руки после сортира не моют, а один умудрился с куском, ну вы барышня сами догадаетесь чего на пальце обедать прийти, и о барышне высказался непочтительно. Вот, капитан и приказал их выстроить, и час лупить, что бы приказы исполняли. А Тертия, того самого грубияна, так два часа. Час за мытье рук, час за барышню. У мужиков уши красные, стыдно, во дворе толпа, глазеют на зрелище, мальчишки улюлюкают, спорят, кто первым заорет. А часть в уголку стоит понуро, видно, сыновья. Переживают за отцов. Вот из этой группы пацанов и выскочил тот, кто мне идею и подал.
— Барышня, Ваш Сиясь, помилосердствуйте, назначьте батьке другое наказание. Хоть в подвале прикажите бить, а то со стыда же умереть, перед всеми с голым задом, простите!
Я призадумалась, упрямцев учить надо на примере, поэтому встала в коляске и сказала громко, что бы все слышали:
— Твоя правда, парень. Есть у меня наказание пострашнее палки. В бараке в ужасных условиях умирают ваши земляки. Помощь нужна, а народу нет. Крестьяне с трудом урожай убирают, отвлекать нельзя. Так что я меняю наказание. Кто не хочет голым задом перед всем замком светить, идут в барак убирать, трупы выносить, больных обмыть, переодеть. Плотники со всех работ снимаются, сколачивают топчаны специальные. А у хозяек прошу выделить старые рубахи мужские, короткие, которые они уже чинить устали. Неважно, что старые, все равно их сжигать будем. Потом, когда мор стихнет, всем прикажу за каждую сданную рубаху две новые выдать. Управляющему замком список составить, кто сдал и сколько. И еще, хозяйки, ведра требуются, старые, некрасивые, но целые, что бы не протекали. Можно бадьи, бочки, горшки глиняные, и другую тару. Щербатые, со сколами, неважно, главное, что бы жидкость держали. Тоже обещаю, не сразу, но новыми верну. Будем госпиталь устраивать для больных, глядишь, и выздоравливать начнут, в той грязи, что в бараке сейчас, и умирать-то страшно! Поможем страждущим! Всем, кто на эту работу согласен, одеть сапоги, взять с собой две пары рукавиц рабочих, лопаты выделим. Телеги взять те, на которых навоз на поля вывозят. Телеги жечь не будем, щелоком вымоем! Вывозить в траншеи, что для нечистот приготовили, засыпать негашеной известью, бережно, чтобы не обжечься. Руки мыть, даже, если закурить хотите, обязательно. Там и поймете, зачем это надо. В этом спасение от мора, а не барская прихоть! Все, всем работать! Проверять сама буду.
Сходила к плотникам, велела взять в помощь мальчишек, и добровольцев, сказала, за каждый топчан по медяшке платить стану. На специальном мокром песке, насыпанном в плоский ящик, вроде доски с бортиками, начертила, как сумела, топчан, на месте, где зад у человека — дыра круглая. Объяснила, что при море из больного так течет, что он не успевает на горшок, а потом уже и сил нет. Переодевать тоже не успевают, да и стирать тряпки опасно, ведь то, что течет, это самое заразное, от него все вокруг и заболевают, если на еду, или в рот попадет. Многие слушали, редкие переболевшие подтверждали сказанное. А на топчане с дыркой, человек лежит, и все, что выделяется, течет в ведро, или другой сосуд, что под дырку подставлен. Так что менять емкость и больного обмывать можно не ежеминутно, как если бы больной ходил под себя, а раз в час, а то и реже. Так что есть возможность человека и подмыть, и напоить. Но не водой, а той смесью с солью и сахаром, что я уже готовила, Сахар жалеть не будем, какое-то время здоровые перебьются без него, медом, вареньем. Но кто-то спасется. А ради этого можно и без сладкого потерпеть. И еще призвала тех, кто переболел, поухаживать за больными, так как им в течение года бояться нечего. А я обещала прибавку в четверть серебрушки в неделю таким добровольцам. А если кто молод, и еще работает только за стол и крышу над головой, то это и будет первый заработок. В общем, добровольцы нашлись.
Пришлось прерваться и пообедать, что бы силы восстанавливать. На кухне Марьяне приказала волшебную смесь готовить, и с обедами не заморачиваться. Все равно, мне еще диета положена, поэтому нечего остальным разносолы готовить. Если сейчас выздоравливать станут, то им тоже кашицы, протертые супы варить надо. А с другими домочадцами ничего не случиться, если неделю поедят кашу, суп, и мясо вареное, здоровее будут. Марьяна согласилась. После обеда съездила в барак, там кипела работа. Больных вынесли наружу, весь пол отскоблили до досок, правда, подгнивших, но все протерли щелоком, засыпали свежей соломой, поставили наспех сколоченные топчаны без матрасов. Я пока не придумала, как сделать материал для матрасов моющимся, так что пришлось пока просто застелить соломой, сверху тряпки те, которые сжечь не жалко. Дырки в них прорезали. Совсем безнадежных, в коме, или агонии, приказала положить на досках, на голой соломе, ближе к двери, чтобы выносить, когда умрут легче было, и отделить от остальных занавеской, что
