— У меня нет карт.
Мальчик полез в карман шорт и вытащил колоду.
— Ну хорошо, один раз, — согласилась я. — Во что хочешь сыграть?
— В покер.
— Как по телевизору?
— Оттуда и научился.
Он начал перетасовывать карты с ловкостью профессионального крупье, что было одновременно и мило, и пугающе. И еще печально — ребенок вынужден учиться играм по телику!
— Как часто ты видишься с папой?
— Каждый день.
— Тогда зачем няни?
— Они у нас ночуют.
— А папа?
Мальчик пожал плечами.
— Работает, наверное.
— Где?
— Не знаю.
Все страньше и страньше. Я спала с Адамом, делила с ним непередаваемые моменты близости, и все равно до сих пор не знала, чем же он зарабатывал на жизнь. Но, если уж на то пошло, его сын тоже не знал.
Люк побил меня в покер с разгромным счетом. Причем несколько раз.
Я забыла о «всего одной игре». Как и о том, что собиралась уехать через полчаса. Прошел час, а мы все играли. Счет был не в мою пользу.
— Думаю, достаточно. — Я бросила в рот еще одну печенюшку.
— Все так говорят, когда я выигрываю.
Я внимательно оглядела его спутанные волосы, неровные зубы, такие знакомые глаза.
— Люк, зачем ты пришел?
Мальчик положил карты в карман и забрался ко мне на колени. Я так удивилась, что не возразила.
— Ты нравишься папе. — Он сдвинулся, прижался головой к моей шее под подбородком и обнял меня за талию. — Я знаю.
— Вряд ли.
Я не стала добавлять «достаточно» или «уже».
— Он никогда не бормотал девчачье имя во сне. Это что-то значит.
И я знала, что именно, но не собиралась говорить об этом Люку.
— Я думала, он работает в ночную смену, — сказала я, задумавшись над тем, как Люк мог услышать бормотание Адама во сне.
— Потом он спит большую часть дня. А я в это время смотрю покер по телевизору.
Чем же Адам занимался всю ночь, что потом спал при свете дня? Было чувство, что мне лучше не знать.
Пока мы говорили, я невольно обняла Люка и прижалась щекой к его голове. Тело мальчика было теплым и одновременно костлявым и мягким, а волосы пахли как летний дождь.
— Если ты нравишься папе, то нравишься и мне, — пробормотал Люк, проваливаясь в сон.
Я молчала, пока его дыхание не выровнялось и он не обмяк. Я не собиралась в ближайшее время отвозить Люка домой. Он, может, и малыш, но, скорее всего, слишком тяжелый, чтобы я его несла. К тому же не хотелось его будить.
Я растянулась на спальном мешке и бережно положила Люка рядом с собой. Когда он забормотал и беспокойно заворочался, я погладила его по голове и прошептала:
— Ты мне тоже нравишься.
И, держась за мою руку, Люк снова уснул.
Меня очаровала его маленькая мягкая ручка. На одной из костяшек виднелась царапина, на ладони — ссадина, а под ногтями траурная кайма. Он что, копал руками? Наверное, маленькие мальчики любят копаться в земле, но точно я не знала.
Люк был так похож на Адама! Те же голубые глаза, темные волосы и кожа, бронзовая от постоянного пребывания на солнце. Неужели в нем нет ничего от матери?
У меня никогда не было материнского инстинкта, да и к тиканью биологических часов я никогда не прислушивалась. Не приходила в восторг от младенцев, их легких летних нарядов и крошечной обуви.
Так почему от того, что я держала Люка Рюэлля за руку, в животе порхали бабочки?
Заметив боковым зрением какое-то движение, я подняла глаза и даже не удивилась, обнаружив, что за мной из окна наблюдает Адам.
И, судя по выражению его лица, Люк ошибался — я совершенно не нравилась его отцу.
Адам вошел в дом, когда я осторожно села, стараясь не потревожить спящего ребенка. Не произнеся ни слова, он нагнулся и поднял Люка на руки. А потом так же молча вышел из дома. Похоже, он ушел из моей жизни навсегда.
Что такого особенного было в Рюэллях, что пробудило во мне неведомые доселе чувства, которые я и не надеялась испытать? Что такого особенного было в молчаливом мужчине и разговорчивом мальчугане, что заставило глупую одинокую исследовательницу тосковать по жизни, которой она никогда не хотела?
Это не я. Не в моем духе печься о ребенке, помышлять о том, чтобы снова влюбиться без памяти, как когда-то, обдумывать будущее, весьма далекое от того, которое я для себя планировала. Я не понимала, что со мной.
Наверное, меня приворожили.
Внезапно пришедшая в голову идея заставила меня призадуматься. Не крылась ли причина моего необычного поведения, странных дум и глубокой тоски в… привороте? От одной только мысли следовало бы рассмеяться, однако после всего, что я повидала с тех пор, как приехала в Город-Полумесяц, было совсем не до смеха.
Здесь я доверяла только одному человеку, который, как по заказу, разбирался в приворотах. Я схватила сумку и поехала в город.
Бурбон-стрит ходила ходуном. Я заслышала музыку и завидела огни за несколько кварталов. Возник соблазн сделать крюк и заглушить тревоги коктейлем «Зомби». Однако, учитывая, как развивались события, я вполне могла нарваться на одного из настоящих ходячих мертвецов.
Кассандра открыла дверь, прежде чем я постучала.
— Как ты узнала, что я здесь?
Она вскинула бровь:
— Подглядела в окно.
— О.
— Запри дверь. Тебе нужно выпить.
Она права. Снова. Иногда мне казалось, что Кассандра не просто начинающий медиум.
Не прошло и нескольких минут, как я уже сидела напротив нее за кухонным столом и потягивала из бокала какой-то коктейль, украшенный зонтиком.
Я отхлебнула большой глоток
— Фруктовый. — Напиток, вероятно, содержал по меньшей мере двенадцать алкогольных составляющих. То, что надо. Я отпила еще немного. — Что тебе известно о приворотных зельях? Либо об амулетах или заклинаниях?
Кассандра пригубила коктейль и поставила бокал.
— Думаю, больше, чем тебе. А что?
Я колебалась. Адам утверждал, что не может меня любить и не хочет, чтобы я любила его. Какой ему прок в любовном заклинании?
Другое дело Люк. Ребенок нуждался в матери. И если бы я безнадежно влюбилась в его отца, разве не взяла бы на себя эту роль?
Я не решалась рассказать Кассандре о мальчике. Адам не хотел, чтобы о нем кто-нибудь знал. И хотя я доверила бы ей свою жизнь, что уже случалось неоднократно, я не имела права вверять ей жизнь Люка. Он не был моим.
— Ты подразумеваешь Адама, — пробормотала Кассандра. — Ты его любишь?
— Я его что-то, — пробурчала я. — И мне это не нравится.
— Твое нежелание любить мужчину не означает, что тебя приворожили. По правде говоря, если бы тебя околдовали, ты млела бы от восторга. Так воздействует приворот.
