Кричу, будто из меня вынули сердце и выбросили собакам. Лучше бы так и было, чем умирать от гнетущей тишины и осознания правды. Я бесполезная вещь, кукла, сосуд для вынашивания ребенка. Меня просто использовали, обманывали и выбросили.
Я ведь не могу причинить вред малышу, король прекрасно это понимает, потому и не попытался объяснить, не стал умолять о прощении. Спокойно ушел.
И на утро прилетает еще одна плохая весть: семью Сиэны, изгнанной сестры короля, вырезали вандалы. Только Лимия считалась пропавшей без вести, и я верила, что она спаслась. А когда Айвер вернулся из Мертвых земель, куда они с королем отправились сразу после случившегося, и сказал, что это все дело рук Марьяна, я поняла, что малышку с добрыми и веселыми глазами больше никогда не увижу.
Глава 64. Дара
Ночью меня окатывает холодом. Поднимаюсь в постели и хочу закутаться в одеяло, но замечаю тень у окна.
— Эмилиан? Зачем ты пришел? Уходи…
— Сучья тварь, — говорит король, но голос его слишком высок, юн, изломлен гневом и еще чем-то. — Накувыркалась с братцем?
— Марьян? — я влетаю в изголовье кровати в попытке сбежать и оцениваю расстояние до двери.
— Думала, что я забыл? Думала, что не вернусь за тобой? Я же обещал! И твоего ублюдка под сердцем я сейчас вырежу и задушу вот этими руками, — он выступает вперед, показывает растопыренные пальцы, и свет луны очерчивает его лицо сине-зеленым светом. Он точно оживший кошмар.
А может, я сплю?
— Пожалуйста, не трогай меня, — пытаюсь сказать, но голос сипит и исчезает, будто кто-то зажал мне горло. Я цепляюсь пальцами за невидимый жгут и сильно ударяюсь затылком в стену, трясу ногами, чтобы смахнуть с себя тяжесть, но только бессмысленно ерзаю по постели и стягиваю простынь.
— Ты моя! — говорит жестко Марьян, и я всматриваюсь в его лицо. Совсем юное, не такое, как я помню. Волосы отросли, стали прикрывать уши. Он совсем другой, на вид едва старше Эденгара. Только в глазах все тот же глянцевый безумный блеск изверга.
Он проводит ладонями по воздуху, рисует завитки блестящей магией, что разлетается по комнате тонкими нитями. Мое тело перестает мне подчиняться: руки и ноги разбрасывает по кровати звездой, а ткань ночнушки подлетает на живот.
— Нет, прошу тебя… — борюсь с путами, но чем больше сопротивляюсь, тем больнее и крепче они стягиваются-закручиваются.
— Да, сучка, — Марьян наклоняется и влажным языком проводит по щеке. Я отворачиваюсь и замечаю знакомый блеск на стене — так выглядит звуковой купол. Никто не услышит, как подонок раздерет на части дитя короля, а меня утащит снова во мрак.
Меня колотит от отвращения, живот скручивает от тошноты, а Марьян едва ли не ласково говорит:
— Я буду трахать тебя так, чтобы ты запомнила, что я твой единственный. А папенькин любимчик Эмилиан — пустое место, а не король! Я сяду на трон и буду править Мэмфрисом, а затем и всеми землями Ялмеза, — наклонившись, Марьян захватывает мою грудь зубами вместе с тканью ночной сорочки и прикусывает до сильной ослепительной боли сосок.
Я кричу, но не слышу голоса.
Только бы это был сон! Жмурюсь и представляю, что я в комнате с королем, но ужас не уходит, остатки стигмы бесятся под ребрами, будто она запуталась где-то среди них. Я ведь Эмилиана прогнала! Я ведь прогнала его… Никто мне не поможет.
— Думаешь, я просто так тебя выбрал? Думаешь, что зря ебал тебя во все дыры? Не-е-ет… Эмилиан сдохнет, а ты родишь мне первенца. Ой, забыл-забыл… второго ребенка, но сына, а не дочь.
— Дочь? — меня прошивает какой-то странной тоской. — Что ты такое говоришь?
— Ах, да… — рука палача опускается мне на пах и сильно сжимает. — Жива наша сучечка, на тебя, правда, не похожа…
— Что? Где она?
— Так я тебе и сказал, ага-ага, мечтай, — он рвет неистово хлопок рубашки и почти вводит мерзкие пальцы мне в лоно, когда я вспоминаю о незабудке брата, что всегда прикалываю к одежде. Она сдерживает мои стихии, но сейчас должна помочь. Айвер еще на корабле подсказал, что через цветочек можно перенаправлять дар. Изучить практически мы не успели, но принцип я понимала, потому повернула голову и проговорила:
— Масс-ми-вей, Воздух!
Мига, пока Марьян придется в себя от шока, мне хватает, чтобы скинуть его с себя, швырнув в стену. Сила малыша помогает мне, кровь горячая, а в пальцах пульсирует сила и мощь.
Пока этот урод не очухался, я взываю к драконице, подхватываю Марьяна за шкуру и выпрыгиваю в окно, на лету раскрывая крылья.
Я несу его к скалам. Я готова убить.
Бросаю его на камни, но он сильный маг, знаю и не жду пощады. Когда лед, как острые иглы, летит мне в плечо, не удивляюсь, но злюсь и изрыгаю на Марьяна пламя. Он блокируется щитом и снова запускает в меня холодные кинжалы.
— Сука, как ты быстро всему научилась! Но я же опытней, не забывайся. Я все равно тебя сломаю, женушка. Ты мой подарочек, и я тебя съем!
Кто кого… Бросаюсь вперед, уворачиваюсь от льда, от хлыстов водной магии и, на всей скорости врезаясь в грудь Марьяна, скидываю его на каменный берег.
Ублюдок барахтается в пенных волнах, а я тяжело дышу и смотрю вниз. Подлетаю ближе, трансформируюсь и срываю артефакт Айвера. Зажимаю его в кулаке. У меня больше ничего нет с собой, только этот кусочек камня и остался. Может, его и не хватит, чтобы убить врага, но я попытаюсь. Сил придают активные удары изнутри живота, сын поддерживает меня, и я замечаю, как плечо, что ранили осколки льда, затягивается, а незабудка в руке вспыхивает синим огнем.
Наклоняюсь над мужчиной. Из его мерзких тонких губ идет кровь, нос свернут в сторону, глаза испуганно смотрят на меня и не моргают, только хрип вырывается из груди бывшего мужа.
— Я бы пощадила тебя, если бы в тебе было хоть что-то живое. Но ты давно умер, Мариан! Так отправляйся в Темное Измерение! — я замахиваюсь и вбиваю цветок в его грудь, с хрустом ломая ребра, и отдаю всю свою магию в его сердцевину. До капельки. Выжимаю искру, использую сан’ю, выталкиваю эльфийскую силу — ассаху и дополняю коктейль сплетением орков. Наклоняюсь, чтобы Мариан, посиневший от боли, услышал: — Из-за тебя тварь я потеряла то, что могла обрести. Захлебнись ты в своей магии! — и добиваю его еще одним толчком и заклинанием мощности «Санзишн!». Это умножает выброс в несколько раз, но грозит мне смертью опустошенного мага. Плевать, лишь бы эта мразь не ходила по земле.
Меня оттягивает назад, магия внутри цветка загорается белым светом, а затем взрывается и схлопывается, оставляя на месте изверга только пыль.
***
Наверное, я разучилась плакать, потому что бродила по комнате, как тень, и не могла выдавить и слезинки. Эмилиан несколько раз приходил, но я его даже на порог комнаты не пустила. И следующие несколько дней отказывалась от еды и почти не спала.
Стигма сильно пекла под кожей: разрушилась до сердцевины и оставила пульсирующую точку в центре, а вокруг чернел каркас от прежнего цветка, будто тату-мастер с кривыми руками сделал мне наколку. Почему метка замерла, я не знаю, но легче мне не становилось.
Без магии, без силы воли, я стала просто мешком с костями.
Тимеран возился около меня уже несколько дней, проверял ребенка и убеждал, что с ним все в порядке, а вот со мной… Да плевать, что со мной. Главное, что Марьян мертв. Я сама себя спасла, а всплеск магии был такой силы, что червоточина в Мэмфрисе закрылась. Осталось только выгнать нечисть, что пробралась в мир живых. Города все еще страдали от нападений, и границы трещали. Беженцы подступали сотнями-тысячами душ под стены Тисс-мена.
— Дара! — врывается в комнату Айвер. Встревоженный, распатланный и красный, как рак. — Он уезжает. Останови его. Скажи, что любишь!
И у меня ничего не екает. Встаю и подхожу к окну, вижу, как Эмилиан садится на вороного коня и проговариваю холодно:
— Пусть едет, мне все равно.
— Да нет же! — ярится Айвер и машет руками. — Ты не понимаешь. Он ведь на смерть идет, чтобы тебя освободить. Дара, останови его! Признай, что любишь.
