Сколько есть сил скачу к черному горизонту. Поздняя осень не щадит кожу, терзает холодным ветром волосы, сечет по щекам ледяным дождем. Я не маг теперь, защитить себя куполом тепла не могу, после родов ослабла и вымоталась от бесконечного волнения, потому думаю о том, что Эмилиану пришлось в стократ тяжелее на поле битвы.
Не слежу за временем, просто лечу вперед, прислушиваясь к голосам в голове, но они молчат. Достаточно сказали.
Выжженный черный пустырь обрывается скалами, а дальше виднеется сиреневая дымка Черты. Запечатанная, но все еще опасная для живых. Тим строго приказал мне к ней не прикасаться.
— Эмилиан! Где ты?! — спускаюсь чуть ниже, в ложбину из черного песка, к черному озеру.
Индиго тревожится, фыркает, поднимает высоко уши и роет землю копытом.
— Тише, — хлопаю ладошкой густой загривок и замечаю впереди силуэт, напоминающий бездыханное тело у черной кромки воды. — Идем, — говорю коню, но он встает на дыбы и едва ли меня не скидывает в скопище валунов.
Приходится спрыгнуть и отпустить испуганное животное. Близость Черты заставляет его паниковать, но я не настаиваю — пусть будет свободен.
Иду вперед и знаю, что это путь в одну сторону. Без Эмилиана возвращаться я не хочу и не смогу. Сына королевство защитит теперь. Святозар слишком маленький, чтобы испытывать боль от потери родителей, а моя судьба давно связана с тем, кто верил в меня до конца.
И я постараюсь верить в него.
Я теперь без магии, беспомощная, не смогу даже царапину заживить, если нечисть нападет, потому крепко сжимаю клинок, который дал мне Вигур, и осторожно ступаю дальше. Тим говорил, повезло, что я совсем не лишилась жизни, когда выжала всю себя в артефакт и убила Марьяна. Хорошенькое везение, ничего не скажешь.
За несколько шагов до тела, я понимаю, что не могу двигаться. Просто колени норовят сломаться и свалить меня в черный неживой песок.
— Эмилиан… — шепчут губы.
Еще несколько шагов, и я опускаюсь рядом, измазывая одежду черной водой. Холод такой сильный, что мышцы сразу сводит судорогами. Сколько мой король так лежит? Ничком, одежда изорвана, раны глубокие, черная кровь запеклась по краям, волосы перекрывают бледное лицо.
Я осторожно переворачиваю его, хочу проверить дыхание и пульс, но у самой темнеет в глазах. Наклоняюсь, жмурюсь, чтобы взять себя в руки.
Эмилиан жив. Жив. Я хочу верить. Я верю.
Кладу его холодную ладонь на мою почти погасшую стигму, свою руку прижимаю к его груди. Там уже не пульсирует алый цветок, признак его любви, там теперь растекается рана, нанесенная рукой нечисти — я хорошо изучила эти увечья за последние месяцы, ведь помогала Тиму, когда они с лекарями не справлялись.
— Да-ра-а… — шевелит губами король. — Я всегда жил ради тебя. Прости, что не смог ради тебя выжить…
Он не открывает глаза, голоса нет, дыхание слабое.
— Я здесь, Эмилиан, пожалуйста, услышь, — шепчу, наклонившись к нему, падая на большую грудь. — Я пришла за тобой, тебе нужно только поверить, что все может быть.
— У меня больше нет сил верить, — он слегка подрагивает, кровь сочится из ран, а я паникую, потому что не знаю, что делать. Просто смотрю, как жизнь из его тела плавно вытекает и растворяется среди черных песчинок.
— Силы вернутся, ты только не сдавайся, — с мольбой шепчу и касаюсь его израненных губ, а король шевелит ими и беззвучно говорит:
— Прости, сын, что не возьму тебя на руки…
Внезапно Эмилиан затихает и с резким выдохом опадает подо мной.
— Нет, я же не могу без тебя. Пожалуйста, не уходи… — позволяю слезам скатываться по вискам и капать на его грудь. — Я выбираю жизнь… Слышишь? Я выбираю жизнь, потому что люблю тебя. И если ты уйдешь, я пойду за тобой.
Ладони нагреваются, стигма с яркой болью вырывается из моего тела, и я от шока падаю в обморок.
***
Открываю глаза и вижу знакомое стрельчатое окно. Солнце поднимается высоко, а на синем небе расплываются белоснежные облака.
Слышу позади смешливое «гу» сына и понимаю, что последний эпизод — был просто сон. Наверное, я так хотела, чтобы король выжил, что создала себе сама иллюзию.
Накрываюсь с головой одеялом и плачу от беспомощности и собственной глупости. Я ведь любила его, давно любила, почему не могла признать, пока Эмилиан был жив? Язык бы сломался? Почему?
— Я тоже тебя люблю… — говорит его ласковый голос совсем близко.
Я снова сплю?
Откидываю ткань и вдыхаю полной грудью. Впитываю счастье в его улыбке, надежду в его взгляде, бесконечную веру в его чувствах.
Он, правда, рядом? Правда стоит передо мной на коленях и держит сына на руках?
— Святозар проголодался, моя королева, — подкладывает малыша мне под грудь, улыбается, когда сын, смешно собрав губки бантиком, ловит сосок, и только потом переводит на меня синие глаза. — Спасибо тебе, мой Дар Стихий. Знаешь, когда мы стояли у алтаря под цветами фероши, я понял, что для любви, как и для этих растений, нужны особенные условия. Они не растут в Мэмфрисе, не цветут в Дакрии, но, — он поворачивается и щелкает пальцами.
Дверь приоткрывается и в комнату с легкой улыбкой Тимеран завозит круглый стеклянный столик на колесиках, накрытый прозрачным колпаком. Там, вытянувшись, как солдатик, пышно цветет марунья.
Эмилиан поясняет:
— Если создать правильные условия, все возможно, даже любовь.
— То есть ты знал, что я… Смогу осознать, что люблю, только на краю твоего обрыва?
Он кивает и улыбается.
— Да, знал. Мне Риммерия сказала. Я готовился к этому.
— Но ты же мог погибнуть.
— Но это же того стоило?
— Если бы не голодный ребенок, — счастливо улыбаюсь малышу, что уже наелся и посмактывает грудь, будто соску, — я бы тебя сейчас чем-то тяжелым огрела. И, как же марунья прижилась? — мне с этого ракурса не видно, а встать из-за ребенка не могу.
Король разрешает лекарю уйти. Тим бросает на меня ласковый одобрительный взгляд и быстро исчезает за дверью.
— Он уже наелся, теперь моя очередь, — Эмилиан подступает ближе и, осторожно перехватив спящего сына, осторожно укладывает его в колыбель.
— Ты не ответил, — сажусь на кровати, оцениваю обстановку. Меня выкупали, переодели, вылечили и уложили спать. Сколько прошло времени трудно сказать, но чувствую я себя прекрасно.
— Смотри, помнишь жалящие камни сокороши? — Эмилиан подкатывает столик поближе, и я, наконец, рассматриваю глубокую чашу, в которую посажен цветок, а на поверхности земли выложены ядовитые камушки.
— И все? Это весь секрет?
— Да. Цветы не растут без камушков, а камушки погибают без цветов — истинная пара.
Я вспоминаю о стигме, приоткрываю ночную сорочку и на белой коже не замечаю следов цветка.
— Но, — поднимаю взгляд на короля.
— Ты не там смотришь, — муж приподнимает ладонью тонкую ткань моей сорочки, скользит вверх по бедру, подбирается к лону и наклоняется, чтобы поцеловать.
— Какая непостоянная штука — ваша стигма, король, — подаюсь ближе и таю от его настойчивых ласк.
— Зато моя любовь — константа.
— За это я тебя и люблю.
— Правда? А ну сейчас проверим!
— Э-эй, куда полез? О-о-о… Эмиль, но я же только родила!
— И что? Тимеран сказал, что уже можно.
— Ты обсуждал нашу сексуальную жизнь с парнем, что годится нам в сыновья?
— Этот парень роды у тебя принимал, забыла? Все, не болтай, я голоден и очень тебя хочу…
Конец
