Я не изучил вкуса мочи во время… – Его взгляд упал на мой палец, обводящий буквы, и брови лекаря выгнулись с таким неодобрением, что я сразу отказалась от своей глупой идеи. – Вот чай для твоего отца.
Я взяла протянутый мне мешочек.
– А что делают местные женщины, чтобы прояснить свое положение, если тут нет даже повитухи?
– Берут у меня вот эти зерна. – Снова поправив очки, он повернулся и снял с полки небольшую чашу с двумя углублениями, каждое из которых было заполнено особым сортом семян. – Мочатся в оба отсека. Накрывают и держат пять дней в теплом месте. Если оба вида семян покажут одинаково активный рост, будет ребенок.
– Я слышала о таком раньше. – Древний метод для тех, кто никогда не обучался распознавать на вкус мочу беременной. – Сколько?
– С чаем? – Он причмокнул губами. – Две монеты.
Я вытащила из кармана деньги и положила на стол:
– Время суток имеет значение?
– Лучше сделай это утром. – Лекарь взял деньги. – Твой муж работает на руднике? Или умер?
Мой муж не способен умереть.
– Умер в Айренсти.
– Мои соболезнования, женщина. – Он кивнул, но мыслями, похоже, уже возвратился к книге. – Я загляну осмотреть твоего отца через пару дней.
И лишишь меня еще пары монет.
Папа уже едва мог сползти с постели, не захлебнувшись собственной кровью, а уж о том, чтобы добраться до Бледного двора, хотя бы и на муле, и речи не шло. Мне придется бросить его умирать. Одного. В чужой деревне. И все потому, что я вернулась.
А что, если я доеду до Бледного двора только для того, чтобы встретить там свой конец? Лорд Тарнем держал Еноша в плену две недели. А священники, насколько я понимаю, могут удерживать его взаперти месяцами, даже годами. Может, мне предстоит просидеть на троне десятки лет, глядя, как покрывается морщинами моя кожа, и вспоминая тот день, когда я бросила отца умирать на гнилой соломе.
Сердце мое упало. Мне нужно решиться. Нужно сделать выбор. Должна ли я остаться с папой? Продать камень, рискуя вызвать подозрения? Или потратить последние монеты на приличные ботинки, чтобы проделать весь чертов путь пешком?
Рука словно бы по своей воле легла на живот, осторожно погладила его – раз, другой. И я осознала, что – впервые в жизни – должна поступать так, как будет лучше для моего ребенка.
Сквозь пелену боли проступали черные пятна. Я еще хрипел, но биться давно перестал, позволяя раскаленному металлу беспрепятственно впиваться в мои запястья и щиколотки, когда вращающееся колесо несло меня навстречу неутомимым языкам нескончаемого пламени.
Когда голова моя находилась в верхней точке, священник, стоящий на эшафоте, засовывал окровавленную руку в зияющий разрез в моем животе, тщательно рылся там среди органов, кивал, хмурился и пером, которое держал в другой руке, записывал свои наблюдения об особенностях бессмертного бога.
– Любопытное ты создание, – бормотал он, весь мокрый от пота. Жар костра раскалил уже и стены, и каменный потолок, превратив помещение в печку. – Удар ножом в сердце тебе нипочем, так же как и удаление всех потрохов. Все это разве что временно ослабляет тебя. Еще один оборот, пожалуйста.
Из дыры в моем теле сочилась кровь, растекаясь по рубцам, волдырям и гнойникам, покрывающим кожу. Я не знал, сколько времени уже нахожусь здесь, – я перестал считать дни, когда они вымели из трещин в скале весь костяной порошок, все проросшие шипы.
Да, первосвященники славно потрудились и скопили достаточно знаний, чтобы держать меня здесь; превратили бога в обугленное слюнявое существо с болтающимися кишками, вывалившимися из дыры в брюхе, и скукоженным, силящимся вырасти в промежутках между методичными усекновениями обрубком пениса.
Когда огонь охватывал меня, снова и снова, я уже не мог ни о чем думать: разум накрывал плотный туман страдания. Один оборот колеса сливался со следующим, и единственное, что не давало мне впасть в истерику, было воспоминание о клятве Ады. Мне нужна была моя маленькая. Мне нужно было вернуться к жене. Мне все больше и больше хотелось кричать об этом, молить об этом, взывать к доброте смертных, которой не существовало вовсе.
Из огня меня подняли под скрип петель. В темницу вошел вооруженный смертный в доспехах, стискивая дрожащей рукой эфес меча. На лбу его блестел пот, плечи подпрыгивали при каждом лязгающем шаге подкованных сапог.
– Ну что там? – спросил человек у колеса. – Первосвященник Декалон приказал, чтобы никто…
Фразу его прервал меч, погрузившийся в грудную клетку и рассекший позвоночник, так что тело, неловко вывернувшись, рухнуло наземь.
В сердце моем забрезжила искра надежды.
Но колесо продолжало вращаться, сперва медленно, потом мой собственный вес вновь увлек меня в огонь. Зашипела, обугливаясь, грудь. Вонь закипающей крови вырвала из моего горла крик, потом невыносимый жар лишил меня голоса, поджаривая изнутри легкие.
Умереть.
Я хотел умереть.
Хотел умереть…
Хотел…
– Фу. – Знакомый голос Ярина пробился сквозь густой дым и смрад паленых волос, когда меня вновь вознесло к потолку. – Ну, скажу тебе, заставлять меня дышать это вонью – такое будет стоить тебе по меньшей мере пятидесяти трупов… шестидесяти – если мне придется запихивать твои кишки обратно… Ох, неужто это и впрямь мой брат? Трудно сказать, когда у тебя осталась лишь половина лица… – Шипение. – Ой, ублюдки отрезали тебе и член. Вот тут я тебе действительно сочувствую.
Я заморгал, пытаясь разглядеть его, когда он перелез через меня и подтянул тяжелые цепи, чтобы протащить их между спицами.
– Я… звал… тебя.
– Да, насчет этого… – Он брезгливо смахнул пятно ржавчины с щегольского зеленого камзола и занялся второй цепью. – Понимаешь, я хотел прийти к тебе на помощь раньше, уж поверь мне. Вообще-то я был в борделе, когда до меня долетели мысли о твоих пытках. Я хотел прийти немедленно! Сразу после того, как закончу. Но тут появился Эйлам. Ох, что тут началось… Ух… помоги-ка разорвать эту цепь.
Несмотря на слабость, я уперся пятками в спицу, борясь с железными оковами:
– Тяни сильнее…
– Ну так вот, я и говорю, появился Эйлам. И, как всегда, с приходом нашего братца все попадали замертво. Представь – я сжимаю женские бедра, уже готов натянуть красотку на себя… – Сверкнула искра, и обрывки цепи с лязгом упали на пол. – Такой конфуз. Что делать в такой момент, а? Остановиться? Закончить, что начал? Каковы божественные правила? В конце концов…
Голос его уплыл в необозримые дали.
Разум мой завертелся на шаткой оси,
