мужем в гости к исправнику.
Вообще-то уездный исправник принимал в здании суда, но, по словам Виктора, во второй половине дня он обычно был дома, а не в присутствии. Жил Стрельцов у своих дальних родственников — двоюродного дедушки, если я правильно поняла степень родства. Поэтому сперва нам пришлось побеседовать с престарелыми хозяевами дома.
Хорошо, что по дороге муж, по моей просьбе, рассказал мне пару слов о них и об их любимых темах для беседы. Так что я похвалила вкус хозяйки, искренне восхитилась кружевными занавесками, которые она сплела собственноручно сколько-то там десятилетий назад. Так же искренне согласилась, что современные барышни на подобное не способны — я-то уж точно не умею плести кружева, да еще такие объемные, на коклюшках. Порадовалась вместе с хозяином дома, что ощенилась его любимая сука и на щенков уже очередь, послушала, как они с Виктором обсуждают стати чьих-то лошадей. Потом явился слуга, который провел нас в маленькую гостиную.
Наслушавшись от мужа про офицера в отставке по ранению, его ум и уважение, которое якобы питали к графу горожане, я ожидала увидеть как минимум мужчину средних лет, с седыми висками и почему-то прокуренным голосом. А нас встретил улыбчивый молодой человек лет двадцати пяти. Оставалось надеяться, что эта выборная должность досталась ему не за красивые глаза. И в самом деле, когда Виктор перешел к делу, улыбка исчезла с лица исправника, взгляд его стал цепким и острым.
Муж протянул ему папку с копией тех записей, что отдавал уряднику, — мои и его показания о пожаре. Добавил к ним записи показаний работников, заверенные Марьей, немного разбиравшей грамоту. Исправник поблагодарил, но все равно засыпал нас вопросами. Услышав о бутылке, «подаренной» парням, спросил, не находили ли мы ее.
— Я находил, — сказал Виктор. — Обычная косушка, без этикеток. Что там было внутри до пожара, понять не удалось. После пожара все пахло гарью.
Исправник кивнул и спросил, не хотим ли мы добавить что-то, на первый взгляд не относящееся к делу. Я рассказала о «домовом». Даже если Стрельцов сомневался в реальности ночного гостя, он никак не дал этого понять, а снова начал расспрашивать. Я рассказала все, что вспомнила, и постаралась не сочинить того, чего вспомнить не могла. Как же жаль, что я не догадалась записать приметы сразу, по горячим следам! Но в те первые дни у меня голова кругом шла. До сих пор удивляюсь, как мне удалось сохранить более-менее здравый рассудок, иначе доктору и стараться бы не пришлось.
Когда рассказ дошел до попытки объявить меня сумасшедшей, исправник сказал:
— Евгений Петрович приезжал ко мне с этим и пытался настаивать, чтобы я вмешался, потребовал созыва дворянского собрания как представитель власти. Я ответил, что кроме его свидетельства нет ничего, что говорило бы… простите, Анастасия Павловна… об опасности княгини для людей, и, если ее супруг не считает нужным предпринимать меры, я тем более не собираюсь что-то делать, пока эта опасность не станет очевидной.
Он помолчал, словно колеблясь, говорить ли дальше. Все же сказал.
— Я знаю, что буйнопомешанные — еще раз простите, Анастасия Павловна, и вы, Виктор Александрович, — могут быть очень опасны и настолько сильны, что и несколько мужчин с ними не справятся. Знаю и что семьи стараются не афишировать таких вещей. Но я не вмешался не потому, что не захотел влезать в семейные дела. Слишком уж все было… — Он покрутил рукой. — …несуразно. Чересчур подробное описание ранений…
Значит, я все-таки дала доктору подсказку. Хорошо, что исправнику Настенька, похоже, не успела насолить. Или меня защитили имя и репутация мужа?
— Подробнейше записанные показания мужиков, заверенные самим же доктором. Крестьяне неграмотны и не могли расписаться сами. Но и проверить, насколько точно записаны их слова, не могли. Если мужики вообще существовали. Ни имен, ни адресов не осталось, и объяснение, дескать, побоялись связываться, меня не устроило. Если бы они опасались произвола властей, они бы и с доктором откровенничать не стали, придумали бы какое-нибудь обтекаемое объяснение. Доктор — дворянин, значит, по логике мужиков, должен быть на стороне барыни.
— Мужики существовали, — вздохнула я.
Не знаю почему, но мой рассказ об эпическом побоище развеселил Стрельцова. Отсмеявшись, он сказал:
— Вы настоящая героиня, княгиня. Не многим мужчинам хватило бы храбрости противостоять сразу шестерым с одним-единственным зарядом в пистолете.
— Еще с кочергой и боевым котом, — улыбнулась я в ответ. — На самом деле у меня не было выбора. И мне было проще, чем мужчине.
— Почему вы так считаете? — удивился Стрельцов.
— Потому что они не принимали меня всерьез даже после выстрела.
— Возможно, с мужчиной, магом, они вовсе бы не стали связываться, — заметил Виктор.
— Возможно, — согласился исправник. — И наверняка, получив отпор, сбежали.
Стрельцов помолчал, размышляя.
— Сам я не поеду расспрашивать, — сказал он наконец. — Если это действительно месть обиженных разбойников, в чем я сильно сомневаюсь, урядник их найдет без моей помощи. Люди его уважают и чужих покрывать не станут. А если преступник благородного сословия, он насторожится при моем появлении. Пошлю пристава, он умен, изворотлив и не вызовет подозрений. Тот ночной проезжий наверняка до города в ночь не поехал. Даже если сам был пьян, возница его не послушал бы — ночью и заблудиться недолго, и лошадь может ноги переломать. Значит, либо вернулся туда, где гостил, либо на почтовой станции остановился. И в том, и в другом случае пристав это выведает. А заодно попробует прислугу в Отрадном порасспросить, не шатался ли барин где ночью.
— Пусть Гришин, ваш пристав, даст мне знать, если для развязывания языков понадобится серебро. Я компенсирую, — сказал Виктор.
— Благодарю за щедрость, ваше сиятельство, но это лишнее, — покачал головой Стрельцов.
— Я настаиваю.
— Виктор Александрович, не стоит об этом беспокоиться.
— Я не хотел бы вводить в расходы ваших подчиненных.
— При чем здесь вы? Речь идет о преступлении, найти виновного — долг защитников закона.
Едва я подумала, что этак они будут раскланиваться до вечера, как муж сменил тему. Я сделала себе мысленную пометку: в приличном обществе отказ в ответ на предложение — дань вежливости, поэтому предложение нужно повторить минимум три раза.
— Если ваш пристав в поисках ключа к раскрытию преступления захочет осмотреть поместье, пусть делает это днем и явно.
Виктор
