С северной стороны острова был устроен причал, к которому пришвартовался наш воздухоход, а с южной на воде лежала внушительных размеров круглая площадка, выстланная тёмными палубными досками. Там стояли столы и играл камерный ансамбль. Места хватило и для большого свадебного торта, и для цветочной арки, и для магической церемониальной чаши на мраморной подставке, взятой из того же хранилища, что и серебряная луковица чеснока…
Ещё у Даймеров был свой маг. Не синтетик или заклинатель, наделяющий субстанцию нужными свойствами, а чародей, способный… наверное, на настоящее колдовство? С трудом верилось, что этот невысокий человек по имени Лиам может мановением руки усмирить бурю, вонзить меч в камень, превратить калифа в аиста, призвать на службу диких зверей — и что там ещё умели волшебники древности?
Маги наших дней жили в оковах запретов и ограничений.
Нельзя прямо или косвенно вредить людям и их имуществу, нельзя влиять на человеческую психику, вмешиваться в случайные и вероятностные процессы. Значит, на биржах, казино, скачках, лотереях и тому подобном не заработаешь… Аниматам с их слабенькими талантами можно, а настоящим кудесникам — нет. Деньги и ценности разрешено и создавать, и продавать, но только как магические творения. Если поймают в магазине с наколдованными гольденами, посадят за фальшивомонетничество.
Дозволяется лечить, искать клады и полезные ископаемые, в том числе суб-элементы.
Этого первые семьи в основном и ждут от магов, давая им взамен защиту и покровительство. Чтобы всякие, вроде Талхара, не схватили, не уволокли в подвал и не заперли под стеклянным колпаком.
— На самом деле запреты это так, на всякий случай, — улыбаясь говорил Лиам вчера вечером, когда Мэт нас познакомил. — Просто из воздуха я сделать ничего не могу. Ну почти ничего… Или скажем, заставить вас бросить господина Даймера и полюбить меня. Не возьмусь, даже не просите! — он весело блеснул ровными белыми зубами. — На озере высокой суб-фон, я живу тут в своё удовольствие. Меня редко беспокоят. Держат больше для того, чтобы не перебежал к конкурентам. Ха-ха!
Шорты, майка, светлые глаза, волосы цвета платины, подстриженные неровно, словно ощипанные, гладкое моложавое лицо, по которому невозможно определить возраст, и привычка смеяться по любому поводу. Ничего из ряда вон. И всё равно этот человек внушал робость.
— Так может, нам не стоило из-за такой мелочи… — вежливо начала я.
— Что вы! — просиял маг. — Я с радостью. Это же приятное событие!
Мэт ободряюще сжал мою руку и улыбнулся.
Глава 31. Котята — это хорошо
На церемонию Лиам надел алую рубаху, на шею повесил венок из вербены и блестящий амулет. Пасс руками — и на гостей посыпались голубые лепестки, в воздухе запахло лавандой. Скрипки умолкли. Стали слышны крики птиц, шорохи, вздохи, покашливания, шарканья ног, плеск воды о сваи площадки. А ещё, очень отчётливо — как Марлена, толкнув в бок Вики, спросила громким шёпотом: "Почему не розы?"
Мы с Мэтом обменялись взглядами. А потому что!
Тихо, как ветер в камышах, загудела-запела флейта, лёгкими переливами рассыпался звон колокольцев, вступила виолончель. Из-под наших ног, из воды вокруг площадки, стали подниматься редкие огоньки. Похожие на снежинки из янтаря, они свивались в рой и струйкой света стекали в чашу, украшенную финифтью. Эмалевые цветы на стенках чаши налились пламенем.
Лиам достал из воздуха длинную розу.
— Белая… — разочарованно выдохнула Сюзанна.
Шипы у розы были редкие, но острые.
Укол — словно кровь из пальца взяли, и лепестки окрасились нежным коралловым тоном. От агрессивного багрянца мы дружно отказались.
В вихре последних огоньков роза канула в чашу. Музыканты заиграли симфоническую обработку чурильской песни "Как до утренней зари, до зари пили мы сладкий мёд, мёд любви". Звучало очень романтично.
Пить из чаши мы не стали — хотя бы потому что она большая и тяжёлая. Просто соединили над ней руки. Со дна сейчас же выстрелил сноп огня, окутав нас разноцветными искрами. Я ждала этого, но всё равно едва удержалась, чтобы не зажмуриться.
В тот же миг пол ушёл из-под ног.
Гости ахнули.
Думаю, со стороны это выглядело красиво: пара, увитая спиралями огней, кружась, словно в танце, медленно воспаряет ввысь. Надо будет потом посмотреть записи с хроникальных суб-аппаратов. Перед глазами проплывал то лежащий внизу зелёный остров, то бескрайний водный простор в бликах и дымке — берегов даже с высоты было не разглядеть.
Я чувствовала себя невесомой. Страха не было. Нас несла колдовская сила Лиама, но внутри жила уверенность, что мы не упадём, не можем упасть, пока глядим друг другу в лицо и не размыкаем рук. Наверное это и есть истинная магия. Не знаю, какой видел меня Мэт. Мне чудилось, что он весь лучится светом. В солнечных глазах сверкали искры изумруда, янтаря, сердолика; всё растворялось в этом тёплом ласковом мерцании — и озеро, и остров, и столы с гостями, и я сама…
Когда мы опустились на площадку под горячие аплодисменты гостей, наши руки оказались стянуты золотистой лентой. Лента обернулась парой змеек, которые разделились, обвив наши предплечья — Мэт сбросил пиджак и закатал рукав рубашки, чтобы показать всем витиеватый, играющий в свете дня узор.
Лиам говорил, что "метки" ничего не значат и исчезнут завтра к утру. Мы втроём придумали церемонию буквально на коленке, скомпоновав обрывки старинных ритуалов и популярные мотивы из фильмов и книг.
Никаких клятв и красивых слов.
Только тихое, глаза в глаза:
— Я люблю тебя, Симона.
— Я люблю тебя, Мэт.
Будто мы одни на свете.
И долгий поцелуй.
От обычая, связанного с букетом невесты, мы отказываться не стали. Стараниями Лиама в моих руках оказался толстенький пучок белых фиалок, таких свежих и милых, что стало жаль с ними расставаться. Но я повернулась спиной, бросила — и была вознаграждена радостным девичьим взвизгом.
Сюзанна, пунцовая от корней волос до выреза светло-голубого платья, прижимала букетик к груди.
— Фиалки, — лепетала она смущённо и счастливо. — Нежность, чистота и невинность…
Мы с Мэтом переглянулись, сдерживая смех, и я тихонько спросила:
— Помнишь, в Бежене ты оставил мне крокусы? Полгода умираю от любопытства… Что ты хотел этим сказать?
— Эм-м… Вообще-то я просто думал сделать тебе приятное. Но если пофантазировать… Что ты нежна и прекрасна, как эти цветы? Нет, гораздо прекраснее.
— На языке цветов, я имею в виду.
— Что я любовь всей твоей жизни? Нет? Не угадал? Быть не может… Честно, Симона, никогда не интересовался такими вещами. Помню, это были самые красивые и необычные цветы в лавке. С ними что-то не так?
— Я тебе потом расскажу, — пообещала коварно, покосившись на Сюзанну.
Первой нас поспешила поздравить мама, сияющая, как само счастье. Вдруг она воскликнула:
— Симона, какое чудесное колье! Мэт, это изумительно, вы такой молодец!
Холодок на шее, лёгкая тяжесть на груди… Вместо шероховатых изгибов тесьмы пальцы ощутили скользкие твёрдые грани. Откуда?!
Моё суб-кольцо умело создавать зеркало. Трюк съедал уйму энергии, но сейчас я не удержалась: плёнка амальгамы, затянувшая воздух, отразила моё потрясённое лицо, белую ткань платья, а на ней — нечто ажурное, сверкающее. В первый миг подумалось, что это тесьма волей Лиама превратилась в алмазы. Но нет — узор, соединяющий чистые, как роса, камни в звёздное кружево, был иным. А вид Мэта, довольный до крайности, говорил, что в сотворении этого чуда Лиам выступил лишь посредником.
Одна часть меня кричала: "Зачем? Это безумие! Расточительство!" — другая замирала в немом восторге. Колье лежало на воздушном шифоне, будто созданное специально для этого платья… для меня. И на обнажённой коже наверняка будет смотреться не хуже.
— Мэт, это…
— Старая добрая джеландская традиция, — проворковал он, склоняясь к моему уху.
