Я все также мучилась ночными кошмарами и не раз, проснувшись с часто бьющимся сердцем посреди ночи, прислушивалась, не раздастся ли хриплое дыхание под дверью, вглядывалась в темноту и отчаянно хотела позабыть все приключения.
Зима в Барселоне была холодной и сырой. Мартин и Юка собирались на пару недель уехать в Швецию, похоже, он хотел познакомить ее с семьей. Я была за них рада, хоть кто-то в этом городе жил обычной жизнью.
Работа в кафе у Пепе с приходом холодов стала еще интереснее: мы варили глинтвейны разных видов, подавали их в толстых стаканах с апельсиновой долькой, по кафе разносился запах корицы и гвоздики, а имбирное печенье в разных формочках я научилась печь сама.
Мне отчаянно хотелось зацепиться за эту жизнь: учеба, работа в кафе, пробежки с Диего вдоль моря. Не думать больше ни о чем. И пару недель казалось, что мне это удалось. А потом, когда на улице лил страшный ливень и гремел гром, дверь кафе отворилась, и человек в черном плаще, с которого лила потоками вода, вошел в зал. За исключением одной поглощенной друг другом парочки, в кафе никого не было. Пепе мучился от ревматизма и ушел пораньше, предоставив мне возможность закрыть кафе, как только последние посетители уйдут. Но из-за дождя на улице они не торопились, да и мне выходить из теплого и вкусно пахнущего горячей выпечкой помещения не хотелось.
На мгновение мне показалось, что вошел граф Виттури. Сердце предательски радостно подскочило, а я-то считала, что после всего смогла преодолеть свою тягу к нему! Но посетитель опустил капюшон, и под ним оказалось симпатичное лицо незнакомого парня. Он с любопытством оглядел кафе и подошел к барной стойке. Прежде, чем я успела спросить его, что он будет, он наклонился ко мне и тихо спросил:
— Это ты — Настя?
От неожиданности я испугалась, но кивнула.
— У меня для тебя посылка.
Он извлек из-под плаща черную лаковую коробочку, запечатанную в пластиковую упаковку.
Молнии на улице сверкали одна за другой. Грохот был оглушительный, я не расслышала, что он сказал, и переспросила:
— Прости, что?
— Не открывай, пока не придет час.
— Какой час? — но парень уже набросил капюшон и вышел на улицу, где шло светопреставление. Грохот грома был такой, что сердце в пятки уходило. Я взяла коробочку со стойки и поразилась, что она такая тяжелая. Покосившись на парочку, я убрала коробочку в джинсы. Может, покажу Сержу, прежде, чем открыть.
Когда посетители ушли, я завернулась в старый плед, который лежал у нас на всякий случай, села в кресло прямо у окна, зажав в ладонях горячий глинтвейн. Уходить не хотелось. Стоит шагнуть наружу, — и промокну насквозь. Поэтому я решила переждать ливень, зная, что долго такой потоп длиться не будет. Потоки воды бурлили по мостовым, вспышки молний озаряли воду, падающую из темноты, и тогда капли превращались в монеты или блестящие наконечники стрел.
В слабом свете фонарей я вдруг заметила на углу фигуру мужчины. Он стоял под козырьком входа в бутик, и мне не нужно было угадывать, кто он. Заметив, что я его увидела (уж я-то для него была как на ладони), граф Виттури перебежал дорогу и подошел к входу в кафе. Я подскочила, открыла ему дверь, его мокрое от дождя лицо было чертовски прекрасно.
— Вы не войдете?
Он покачал головой. Дождь перестал внезапно, словно краны перекрыли, и я, повинуясь ему, взяла куртку и вышла из кафе. Было холодно. Мерзко влажно и холодно. Я поежилась.
Внезапно вспомнилось, как в последний раз, когда мы виделись, он причинил мне боль.
— Зачем Вы пришли?
Но он молчал, только вытер ладонью мокрое лицо.
Затем, когда я подумала, что мы так и будем всю ночь стоять у порога кафе и молчать, он спросил:
— Ты тоже это чувствуешь?
— Что? — испугалась я. Вдруг здесь, рядом с нами стоит какая-то неведомая мне тварь и протягивает к нам свои щупальца?
— Это притяжение, что существует между нами. Между мной и тобой, — на этот раз он развернулся и посмотрел прямо мне в глаза.
Я забыла про холод, кажется, даже забыла про землю под ногами.
— Но разве… Это не Вы…
Он жестом остановил меня.
— Нет. Не я. Я думал, это твоя влюбленность, но я тоже чувствую, что когда мы далеко, есть сила, которая тянет меня к тебе. Словно настойчиво повторяет, что ты мне нужна. Вот только для чего?
Притяжение к нему было неодолимым. Я вдруг подумала, что, поцелуй он меня тут на пороге, я бы его затащила в кафе и, наплевав на все, взяла бы силой, если потребуется. Мои губы уже почти прошептали: «Хочешь?» Он словно прочитал мои мысли и покачал головой:
— Я ужасно консервативен и порядочен. Переспать с девушкой можно только после того, как получишь ее душу.
Мне снова стало холодно, я даже отступила на шаг.
— Хочу, чтобы ты сопротивлялась. Сейчас это даже на охоту непохоже, протяни руку — и ты сдашься, — он улыбался так соблазнительно, что даже злиться не было сил.
— Если я стану сильнее, то смогу устоять перед тобой?
— Тебе не устоять, все равно проиграешь. Просто мне нравится усложнять себе задачу.
— Какой же ты… Какой же Вы…
Все бранные слова к нему не подходили. Не негодяй, не наглец, а самоуверенный демон. А он вдруг крепко схватил меня за плечи.
— Мне приятно наблюдать за этой борьбой. Ты сопротивляешься. Спотыкаешься, падаешь, вновь поднимаешься. Ты не сдаешься. Или сдаешься?
Его шепот, страстный, хриплый, проникал в меня подобно терпкому вину, которое обжигает горло и растекается по телу жаром и огнем. Сердце билось у горла, испуганное, словно я стояла на краю пропасти, а оно, несчастное, не знало, как спастись. Слегка закинув голову, я в экстазе впитывала яд его слов. Хотелось сказать ему, что он не выиграет, не победит, но тело просило обвить руками его шею, прижаться губами к его рту, попросить напоить грехом, пасть, отправить все к чертям. Желание сжигало изнутри болью, его прикосновение разжигало страсть, пусть его пальцы, ослабив хватку, лишь слегка касались руки, а дыхание обжигало шею, я хотела, чтобы он обнял меня, смял, сломал, хотелось, чтобы он причинил мне боль. Слишком сильной была тяга. Слишком соблазнительным грех. Слишком притягательным демон. Его пальцы вдруг переплелись с моими и крепко сжали. Я застонала от накала желания к нему.
— Еще не время…
Он исчез так внезапно, что я не сразу осознала, что уже одна. Из пустоты и черноты ночного неба вдруг, как по волшебству, повалил снег. Я стояла, подставив лицо падающему сверху белому чуду, и плакала. Молилась, сама не зная кому. Просто свету, просто снегу, небу… Вселенной.
«Защити меня!». Снежинки падали на кожу и таяли, мешаясь со слезами. И ощущение чуда вдруг переполнило душу. Я рассмеялась, закинув голову к небу. Подумалось, что на моей стороне только свет, разрезающий тьму как меч.
Дома я не выдержала и попыталась открыть черную коробочку. Только ничего не вышло.
Я знаю, все закончится плохо. Однажды я не выдержу. Просто плюну на все, сожгу все мосты, и скажу ему: «Бери мою душу. Только прошу, не отпускай». И тогда все закончится. Где найти силы на постоянное сопротивление? Я ведь не железная. Он снится мне ночами: ласкает и целует, каждое прикосновение — божественно. Он постоянно в моих мыслях, его имя на губах: «Самаэль». Ангел-искуситель, демон-хранитель. Как же быть?»
Она не знает ни его мыслей и чувств, ни его подлинных целей и стремлений. Еще никогда Настя не ощущала так явственно всю суть поговорки «чужая душа — потемки». Еще какие потемки. Чернота. Если у него вообще есть душа. Она не может его понять. И никогда не сможет. И предсказать не в состоянии, и поэтому, единственное, что подчиняется ее контролю — это она сама. Она может решать только за себя. Только о себе должна волноваться и беспокоиться, как бы к нему ни тянуло. Эта тяга ненормальна. Это ее собственный эгоизм тянет к нему, ведь он демон, и может притянуть только за страсть, эгоизм, похоть. Она желала его. Невероятно, сильно, всем телом, но эту страшную силу она тоже должна укротить, ведь понятно же, что выхода в случае власти страстей только два: ее гибель в его объятьях или ее сгорание, а ни тот, ни другой вариант не устраивал.
