Спасти демона любовью? Настя засмеялась. Невозможно. Во-первых, он не просил его спасать, а во-вторых, надо быть очень самонадеянной дурой, чтобы тягаться с нечистой силой. Все, что остается — это контролировать себя. Не позволять душе погибнуть, этому мотыльку, рванувшему на ложный свет. Нет. Стереть страсть, пусть это будет долго и больно. Выкорчевать желание. Любить демона все равно, что любить прекрасную статую и ждать, что однажды она оживет и полюбит в ответ. Можно восхищаться его красотой, словно скульптурой. Но не более… Ведь никому не придет в голову целовать и желать статую? Он произведение искусства, она вправе тянуться к нему, но нужно помнить о границах этой тяги. И держать себя сознательно в руках. Она должна преодолеть себя, воспитать себя. Возможно, в этом выход. Выход, о котором демон не подозревает.
Что если, преодолев страсть, она не просто подчинится установкам морали и религии, о которых он говорил, а найдет и откроет нечто новое в душе? Ведь это воспитание силы воли, вызов самой себе. Невозможно в ее случае порхать с глупыми иллюзиями по поводу будущего с демоном. Его нет. Но если она так легко идет у него на поводу, так легко теряет свое Я рядом с ним, то разве это не повод посмотреть на себя, взять себя в руки и воспитать заново? Он не прекрасный принц, он опасность и смерть, он сам говорит это. Значит, надо создать защиту вокруг своей души, поставить преграду для его сладких речей, разжигающих кровь взглядов и опасных прикосновений. Пока она будет мышкой, коту будет с чем играть. Но когда мышке надоест быть жертвой, она начнет сопротивляться.
— Я буду сражаться, — Настя смотрела в свое отражение. Глаза в глаза. Зеленый цвет ее глаз завораживал. Разве может она стать жертвой? — Ему не победить. В этой войне могу выиграть я. И только я. Хватит. Пора взять себя в руки. Я справлюсь. Мое имя — мой щит. Надо осознавать свои границы. Я всего лишь человек. Я не всесильна. Но я достаточно себя люблю, чтобы не преклоняться и терять волю перед ним, будь он хоть трижды демон. Да, он красив, да, я хочу его. Но если он несет гибель, то хрен тебе, Настя, как-нибудь обойдешься без него. Даже если я люблю его — как смею я унижать себя и его, требуя того, чего он дать не может. Демоны не могут любить. Заруби себе это на носу. И отстань уже от мужика, не вешайся на него. Со стороны ты просто смешна. Не зря он все время тебя подкалывает. Угомонись. Победи себя. Воспитай уже волю.
Она слегка шлепнула себя по щеке.
— Ты же просто идиотка, Настя. Что ты вообще знаешь о нем? Как можно любить того, о ком не знаешь ничего? Ты просто повелась на его красоту. Это неправильно, это жестоко. Ты его хочешь, потому что он для тебя так высоко, почти что всесильное божество. Прекрасно. Тебе самой от себя не противно? Ты мелочна, эгоистична и поверхностна. Да ты же унижаешь его и себя! Дура бабочка, обожающая жаркий свет, которому вообще не до нее. Она сгорает, а лампочке все до лампочки.
Она усилила спортивные тренировки. Ах, ты подумала о нем снова? Иди и сделай двадцать приседаний или попрыгай. Оказалось, физически изматывая себя, вполне возможно снизить эротические фантазии с демоном в главной роли. И еще чувство юмора. Непременно надо смеяться и подкалывать саму себя. Ну-ну, девочка моя, эк ты размечталась о его объятьях. Даже все из рук выпало. Ты ж моя фуфаечка.
Почему-то именно слово «фуфаечка» возвращало ее с небес на землю эффективнее всего.
А тем временем, после нестерпимо влажных холодов и снегопада, поставившего на уши всю Барселону (снег, правда, к утру растаял), наступила весна.
Настя после занятий в библиотеке школы языков, собрала учебники, вышла на солнечную улицу и вздохнула: она договорилась с Цезарем о встрече в агентстве, а идти совсем не хотелось.
Прижимая учебники к груди, она дошла до двери агентства и поднялась до пролета с граффити, на котором была нарисована Барселона и пес. Солнце ярко освещало стену, и поэтому Настя четко увидела кровавый след от руки. Кровь, стекшая каплей с одного из отпечатков, казалась еще свежей. Настя выронила учебники, бросилась бегом наверх, жалея лишь о том, что не взяла свой меч. Картина на втором пролете была опрокинута, она пробежала мимо Медузы Горгоны, впервые даже не взглянув на нее. Дверь агентства была открыта. Она вбежала внутрь и похолодела: пол залит кровью, словно кого-то протащили по нему. Где-то раздавался плач, взволнованные голоса. Настя бросилась вперед по коридору.
В кабинете Цезаря Лика и рыдающий Серж, на коленях сидели рядом с Итсаску. Вампирша была вся в крови, шея была разорвана, Лика пыталась закрыть ее раны.
— Я не успеваю, она слишком быстро теряет кровь! — Лика была в панике.
— Я должен дать тебе свою кровь, — Серж умолял Итсаску. Вампирша, булькая кровью в ране прохрипела:
— Нет! — ее глаза закатились.
— Серж! — заплаканная Лика с окровавленными руками беспомощно посмотрела на парня. — Сделай это. Быстро!
Он рванул рукав и, быстрее, чем Настя успела вдохнуть, разрезал себе руку. Алая кровь, пульсируя, вырвалась на волю. Он прижал рану к губам Итсаску.
— Пожалуйста, милая, пожалуйста!
Настя бросилась дальше. Она была словно в ужасном сне: ноги были ватными и плохо слушались.
В лаборатории все было перевернуто вверх дном, на единственном оставшемся стоять столе лежало тело Риты с огромной дырой в груди. Ильвир рыдал на ней, горько и безутешно. Цезарь с перебинтованной головой, с начинающим расплываться по лицу синяком, и граф Виттури, целый и невредимый, но злой, как тысяча демонов, стояли рядом. Услышав ее шаги, они обернулись.
— Диего? — Насте не хватило сил задать полный вопрос.
Ильвир обернулся и зло закричал:
— Это все из-за тебя!
Настя попятилась. Она вдруг начала понимать, что именно произошло: Джонни напал на Риту. А Диего…
Она, задыхаясь от тревоги, бросилась прочь, по коридору, распахивая все комнаты. Но Диего нигде не было. Она дошла до комнаты, где Лика и Серж пытались помочь Итсаску. Вампирша, крепко схватив Сержа за руку, пила жадно его кровь, не в силах оттолкнуть, рыдая от собственного бессилия. Он только шептал ей что-то успокаивающее, а она тихо и глухо рычала в ответ.
Лика с ужасом смотрела на эту сцену.
— Лика, где Диего?
— Рита пыталась провести окончательный ритуал излечения, но что-то пошло не так. И… — Лика всхлипнула. — Локи забрал его. Мы не представляем куда. А остальных он потрепал. А Рита…
— Я видела.
Лика заплакала.
— Надо остановить Итсаску, но я не знаю как. Она может быть опасной.
— Я сделаю это, — граф Виттури вошел в комнату и вмиг наполнил ее своей фигурой. — Лика, Ильвиру нужна помощь, он в глубоком шоке. Настя, тебе лучше тоже выйти.
Но Настя и так знала, что ей нужно бежать на помощь Диего. Но куда? Куда Локи мог утащить его? И зачем?
Но пока она бежала вниз по ступенькам, она поняла, зачем и куда. Ему нужна была она, он знал, что она побежит спасать Диего. И знал, куда.
Как-то Джонни обмолвился ей о легенде: когда дьявол искушал Иисуса Христа, он привел его на гору, с которой открывался вид на побережье и море, на Барселону. И отсюда, с Тибидабо, он пообещал дать ему все это, если он станет служить ему.
— Тибидабо — это видоизменная фраза «Тебе дарую», — говорил Джонни. — Если ты еще не была там, советую подняться. Сейчас на этой горе храм. А вид по-прежнему прекрасный.
Через двадцать минут такси остановилось на площадке перед храмом, возвышающимся на горе. Настя мельком обернулась, прежде, чем войти в храм: вид на Барселону и вправду был чудесный. В храме был лифт, на котором можно было подняться на смотровую площадку. Но на нем висела табличка «Не работает». Настя с досадой сжала руки в кулаки: неужели она ошиблась?
Но тут дверцы лифта открылись. Она вошла, и они захлопнулись, прежде, чем она успела нажать на кнопку. Раздалось тихое хихиканье, которое становилось все громче, перерастало в смех, потом в хохот. Едва дверцы открылись, Настя выскочила из лифта.
