достаточно высоко и не получила серьезных травм, лишь содрала кожу на локтях и коленях. Она садится на пол, прислоняется спиной к выщербленной кирпичной стене и погружается в раздумья. Что теперь? Возвращаться назад, в ущелье? Или все же попытаться добраться до верха и выбить одну из досок? Второй вариант опаснее, но кажется более осуществимым. Рин оглядывает руины лестницы. На лестницу надежды нет. Зато в стенах есть крошечные отверстия, впускающие свет снаружи. Что это? Смотровые окна? Бойницы?
Бойницы! Сторожевая башня!
Осененная догадкой, Рин вскакивает на ноги и подходит поближе к одному из отверстий, расположенному в паре метров над полом. Высоко, не достать, но если с помощью обломков досок и кирпичей соорудить возвышение, то наверняка получится до него добраться. Окошко слишком маленькое, сквозь такое пролезет разве что кошка, но ведь из него можно позвать на помощь! Рин принимается разгребать руины, образованные фрагментами рухнувшей лестницы и обвалившейся крыши сторожевой башни, вспоминая, как совсем недавно стояла вместе с Фроей на дощатом настиле, находящемся сейчас высоко над ее головой. Тогда Рин и в страшном сне не могла себе представить, какие коварные планы на ее счет вынашивает милая внимательная домработница, а заодно и друг семьи Лофгренов. Дружбы для Фрои оказалось недостаточно, она захотела стать членом этой семьи, супругой хранителя Валькнута, чтобы позволить душам умерших родителей воссоединиться и попасть в Алую долину. Как может одно и то же сердце быть таким чутким и одновременно таким жестоким?! Для достижения «светлой цели» Фроя убила Лилли, свою землячку и давнюю подругу; расправилась с Катариной, случайной знакомой Юхана, которая, возможно, и не собиралась за него замуж; столкнула в пропасть ее, Рин; посеяла вражду между жителями острова и приезжими студентами в надежде, что дело дойдет до серьезной стычки между ними, и тогда, повинуясь древнему заклятью, из Нибльхейма явятся могучие и свирепые покровители Тролльхола, чтобы усеять его трупами чужаков. Скорее всего, и Элиас, брат Лилли, окажется в числе поверженных, несмотря на то, что родился на этом острове. Рин не питает к парню симпатии, но и смерти ему не желает. В памяти всплывает фраза Яна: «Каждый человек может измениться, пока живет. Для этого жизнь и дается». «Получается, любой может стать чужим среди своих, наоборот. Своим или чужим человека делает не место рождения, а то, что у него внутри, — размышляет Рин. — Однако жизнь показывает, что чужаком стать куда легче. Ломать — не строить, как говорится».
Тем временем куча кирпичей и досок под окошком-бойницей постепенно растет. Еще немного, и можно будет выглянуть в него. Рин перебирает строительный мусор в поиске подходящих по форме обломков, отбрасывая в сторону ненужное, и вдруг ее взгляду открывается нечто инородное, такое, чего она никак не ожидала увидеть здесь. Из-под завала торчит кусок красной ткани, не то атласа, не то плотного шелка. Смутная догадка о том, что это может быть такое, еще только зарождается в мозгу, и Рин торопливо разгребает кирпичи до тех пор, пока ее пальцы не натыкаются на предмет, вначале показавшийся ей трухлявой деревянной палкой. Только увидев на конце палки туфлю-лодочку из белой кожи, Рин отшатывается, осознав, что перед ней мумифицированная человеческая нога.
— Лилли! — В пространстве, стиснутом высокими башенными стенами, ее крик получается неожиданно громким и гулким. Кажется, что от него всколыхнулся воздух, застоявшийся здесь за много лет. Рин прижимает ладони ко рту, испугавшись собственного голоса. — Лилли… — шепчет она, с ужасом глядя на скелетообразные конечности в нарядных туфлях, до колен прикрытые атласной тканью. — Так вот где ты умерла!
Кусок кирпичной крошки выскакивает из сооружения, построенного Рин под смотровым окошком. Он катится по полу, оставляя на пыльной поверхности тонкую кривую бороздку. Луч, пробивающийся сверху сквозь щели в досках, как раз падает на это место, и Рин видит, что кусочек кирпича странным образом меняет траекторию, а за ним причудливой вязью тянется след. Изгиб за изгибом, петля за петлей, рисунок на пыльном полу складывается в слова. Рин всматривается, с трудом разбирая кривые кособокие английские буквы, а когда камешек замирает на месте, у нее получаются две странные фразы:
«Имир — это Ян. Позови его».
Надпись настолько нечеткая, что Рин не уверена, правильно ли ее истолковала. Как Ян может быть Имиром? И как его позвать? Что Лилли хочет сказать ей?
Водрузив еще несколько кирпичей на шаткую конструкцию из строительного мусора, Рин встает на цыпочки, и ее лицо оказывается на уровне бойницы. К ее разочарованию, обзор загораживают скалы, и в поле зрения попадает лишь узкая полоса пустынного берега, о который разбиваются высокие штормовые волны. На щеках и лбу оседают мелкие капли, не то дождевые, не то принесенные ветром с линии прибоя. Небо над морем заволокли тучи, они движутся прямо на остров, съедая звезды, поблекшие к исходу ночи. Утро еще не наступило, но, судя по всему, оно уже близко. Ни одной живой души, к большому огорчению Рин, нигде не видно.
Набрав полную грудь воздуха, она кричит во весь голос:
— Э-э-эй, кто нибу-удь! Помогите! Я зде-есь!
Замолчав, прислушивается и всматривается в унылый и мрачный пейзаж, напоминающий ей сказку о драконе и заточенной в замке принцессе. Кажется, что над грозными скалами вот-вот мелькнет тень крылатого чудища, явившегося на зов. Вдруг ее настороженный слух улавливает какие-то звуки, раздающиеся неподалеку. Похоже на человеческие голоса. Сердце радостно подпрыгивает от мысли, что ее услышали, и Рин кричит снова, срывая голос до хрипоты. Выдохнувшись, замирает в ожидании ответного крика, но его все нет, а людской гомон, доносящийся до ее слуха, больше похож на перебранку, чем на попытку кого-то позвать, в нем явно слышатся агрессивные нотки, а иногда можно разобрать отдельные ругательства и звуки ударов. Или выстрелов?! Что происходит?! Какой-то дебош или драка? Судя по всему, Фроя добилась своего. Но какой смысл звать на помощь, если на острове царит хаос? Кто услышит ее в этом бедламе? Рин все-таки предпринимает еще несколько попыток, но только срывает голос и замолкает, когда саднящее горло выдает сиплый хрип.
В темноте у подножия скал вспыхивают огни, и на берег с ревом вылетает автомобиль, раритетный «сааб» Хенрика. От резкого торможения его заносит. Багажник ударяется о каменный валун, и автомобиль затихает, остановившись. Водительская дверь резко распахивается, рискуя слететь с петель, из салона выходит мужчина, судя по фигуре — это не Хенрик, а какой-то молодой парень. Он лихо вскакивает на капот, с него перебирается на крышу и,
