Хотя это был скорее страх от собственной беспомощности – мой дар был бесполезен, но мне все равно нужно было его скрывать, и никто не понимал зачем.
Я задумался, но не надолго.
– Потому что ты погубишь меня.
Ее глаза затопил ужас, золото превратилось в расплавленную лаву.
– Ты же знаешь, что я не могу тебе навредить.
Я прикусил губу и убрал у нее со лба непокорный локон.
– Зато обожаю, когда ты пытаешься это сделать.
Опал шлепнула меня по руке, и мы оба тихо рассмеялись. Желание узнать больше отрезвило меня. Нехарактерное острое любопытство проснулось во мне – я утратил всякое терпение.
– Стало быть, ты, оберегаемая от всего на свете, сидела здесь взаперти, разливала духи по баночкам и писала в дневник, как ненавидишь злых юных королей.
Судя по ее кислому лицу, я попал в точку.
– Дневников я не вела, – сказала Опал. – Иногда я рисую и пишу истории. Выдуманные, – добавила она, и, хотя было темно, я заметил, что щеки ее зарделись. – Но да, это было забавно и отвлекало меня.
– Что за истории? – Я подобрался чуть ближе к ней – кровать скрипнула – и ощутил жар, исходивший от ее лица. – Ух ты. Лебедь с непристойными фантазиями.
– Ничего такого, – снова рассмеявшись, возразила она. – Но, гм, поцелуи и всякое тому подобное там было, кажется. – Наткнувшись на мой изумленный взгляд, Опал фыркнула: – Я была совсем юной, ясно?
– И жила в полной изоляции, – добавил я, и она кивнула. – И умирала от скуки.
Она внимательно посмотрела на меня:
– Не подлизывайся ко мне, дикарь. Я все равно не дам тебе их прочесть.
Я все равно их прочту. Более того, уговорю ее прочесть их мне вслух.
– Как скажешь.
Наши ладони соприкоснулись, пальцы переплелись, она смотрела на меня, я – на нее.
– Как думаешь, что будет завтра?
– Например, буду я – в ужасном пышном платье. – Ее смешливость сошла на нет, в глазах отразилось волнение, губы сжались. – Хотела бы я знать. Но, думаю, я позавтракаю с матерью, а ты будешь прятаться, пока церемония не начнется согласно плану.
– Люблю планы – особенно когда они срабатывают, – сказал я в надежде хоть немного развеять ее тревогу. Вышло так себе, и я стиснул ее ладонь. – Чего хотелось бы тебе самой?
Опал свела брови, словно прежде не задумывалась об этом, ее глаза изучали мое лицо, пока она искала в себе ответ.
– Хочешь честный ответ?
– Конечно.
– Я не знаю, – проговорила Опал. У меня внутри все поникло, а затем она сказала: – Знаю лишь, что хочу тебя и хочу, чтобы все остались невредимы, так что, судя по всему, я хочу, чтобы мы поженились, а затем покинули это место.
У меня в горле встал ком.
– И ты вернешься вместе со мной.
– Я ведь уже согласилась, разве нет?
– Ты согласилась выйти за меня, – сказал я и тут же испытал желание врезать себе самому. – И все.
На несколько мучительных секунд Опал уставилась на меня так, будто видела насквозь, и я почувствовал, как ладони мои вспотели.
– Мы оба знаем, что это далеко не все, – возразила Опал. Меня захлестнуло облегчением, а она прошептала: – Ты сегодня сам не свой.
Я облизнул губы, думая, что пора бы нам закончить этот разговор и лечь спать. Вернее, спать будет моя лебедь, а я, притворившись, что уснул, буду вслушиваться в каждый шорох чужого замка, который когда-то собирался превратить в пыль.
Но у моего дурного языка были другие планы.
– Скажи, объясни мне, что не так, – придвинувшись ближе, попросила Опал.
Я закрыл глаза, досчитал до десяти, а затем едва слышно пробормотал:
– Ты так и не простила меня, и я не в силах тебя заставить, но я хочу именно этого. – Я открыл глаза, погладил ее по щеке. – Я хочу быть с тобой каждый день, каждую ночь, всегда. – Ее глаза заблестели, влажные и такие яркие. Я провел пальцем под одним из них. – Знаю, я эгоист и не заслуживаю тебя, но, может быть, мы…
Проклятье.
– Может быть, мы что? – спросила она – так тихо, так нежно.
– Может, мы попробуем всерьез, когда вернемся? – выпалил я.
Ресницы Опал вспорхнули, губы разомкнулись – на нее снизошло понимание.
– Ты имеешь в виду настоящий брак.
Я кивнул – от страха быть отвергнутым тело словно обратилось в камень. Соври мне, чуть не сказал я. Просто, черт тебя дери, соври.
Моя лебедь все смотрела и смотрела на меня, ее жар и жар, исходивший от меня, сливались воедино. Я забыл, как дышать, не отваживался даже рот открыть, чтобы попробовать сделать вдох, поскольку боялся спугнуть ее, потерять навеки.
Напряженный до опасного предела, я не успел считать ее намерение, и кровь взревела у меня в ушах, когда Опал опрокинула меня на спину и уселась сверху.
Вместо ответа она запустила руки мне в волосы и оттянула голову назад. Ее язычок приятно обжег мне горло, а зубки впились в шею. В комнате вспыхнули звезды – те, что видеть могли только мы. Воздух раскалился настолько, что оба мы покрылись потом, а из ранки на шее побежала кровь, щедро изливаясь на ее поджидавший язык.
Опал закрепила нашу участь, предреченную звездами, нашу связь – ее язык жадно прижимался к поставленной ею метке, двигался нежно и упоительно.
Нерешительность нас покинула. Мы сорвали друг с друга одежды, те запутались у нас в ногах, и я, сбросив их с кровати на пол, перевернулся и уставился на Опал.
На мою половинку.
В ее глазах сверкнул огонь, отразивший тот, что вспыхнул в моих собственных глазах, и тогда я накрыл губами ее перепачканный кровью рот; бедра Опал обхватили меня, руки потянулись мне навстречу. И принялись гладить меня по спине, пока я вкушал следы ее проделки. Ту клятву, что она принесла, в сравнении с которой такие вещи, как помолвки и свадьбы, казались незначительными и смехотворными.
Опал отдала мне себя – разум, тело и душу, и пути назад не было.
Ошалев от осознания этого, от вкуса собственной плоти на ее губах, от того, что наши сердца бились в такт, и от силы, что гудела у меня в жилах, как никогда прежде, я проник в нее. Моя лебедь была готова, нуждалась во мне так, что я учуял это, несмотря на спертый воздух.
Опал ахнула, и я накрыл ее рот ладонью и, утонув в ее глазах, тихо застонал и выругался. Она прикусила мне руку, и я заворчал, вошел в нее глубже и почувствовал, как тело моей принцессы вздрогнуло от озорного смешка.
Я широко улыбнулся, отнял ладонь – ту сменили мои губы – и страстно поцеловал. Я любил ее медленными толчками и быстро довел до исступленной дрожи. Обнимая Опал, я впился ей в плечо, чтобы сдержать рев наслаждения, когда кончил сам.
Но моей лебеди этого было мало.
Ее глаза блеснули, и она опрокинула меня навзничь. Не успев восстановить дыхание, я не стал сопротивляться, но выругался, когда Опал сжала мой член и скользнула губами по щеке.
– Улыбнись, – шепнула она, пощекотав мне щеку языком, и я сдержал смешок, а принцесса получила то, что хотела. Ее ладонь снова стиснула член, и с тихим рыком она лизнула… ямочку на моей щеке.
А затем перешла ко второй – ее меткий язычок поглаживал и нырял, волосы щекотали мою разгоряченную кожу.
– Я так давно хотела это сделать.
– Ты хотела облизать мои…
– Ямочки, да, – закончила Опал, а затем принялась целовать мои ключицы.
Я снова выругался – меня разрывало между желанием впиться в ее восхитительные губы и нежеланием, чтобы она прекратила делать то, что делала.
– О звезды, ты же меня просто прикончишь.
Она угукнула.
– Будет вполне справедливо.
Ее зубки покусывали мне грудь, кончики пальцев очерчивали и оглаживали каждую впадину и бугорок на моем теле. Я трепетал с ног до головы. Еще, безмолвно взывал я к ней. Ласкай меня, пытай меня… Из горла вырвался стон, когда движения тех нежных пальчиков стали настойчивее.
– Я хочу развратить тебя, – сказала Опал мне в живот, и мышцы пресса свело – ее признание согрело и впиталось в мою кожу. – Так же, как ты развратил меня.
Сердце у меня зашлось, я еле нашел силы выдавить хриплый ответ:
– Развращай меня, солнышко, не смей даже колебаться.
Глаза Опал метнулись к моим – их заволокла похоть. Желание такой же мощи, как и жар, что нарастал у нее
