«Ревнуешь».
Скорее разочарована.
Этьен… Невозможно же так ошибаться! Несмотря на ужасное, страшное начало наших отношений, мне… нравился «хороший Этьен»: внимательный муж, заботливый отец, рачительный хозяин. Тот самый Этьен, которому я поверила однажды в Испании, а затем уже здесь – в Ангулеме.
«Ты начала в него влюбляться».
Глупости какие.
Мне нравился его запах, его мягкий французский акцент, когда он говорил со мной на английском; нравилось, как он фыркал, когда вытирал волосы после душа, нравилось, как он заботился о нашей дочери, вставая к ней по ночам.
«Тебе больно, что он имел других самок».
Больно, правда.
Потому, что я опять напридумывала себе свою собственную счастливую вселенную, не понимая, что со стороны Этьена это просто холодный расчёт умного Альфы.
Все мои моральные метания, многочисленные попытки отыскать крупицы добра в личности
Этьене, которые сочетались с желанием во что бы то ни стало забыть «старого» его – того садиста, который притащил меня в стаю – оказались никому не нужны.
Отец хотя бы любил мою мать. Да, нездоровой, звериной любовью – но любил! А Этьену было всё равно.
Я завыла и заплакала одновременно.
Наверное, это было очень странное зрелище – рыдающая в одиночестве волчица, но… у меня больше не было сил сдерживаться.
Я плакала не о том, что Этьен снова обманул меня. А о том, что я сама, зная, каким он зверем был в прошлом, не просто простила, не только приняла его…
…но, несмотря на все ужасы, которые он творил со мной год назад, я чувствовала к нему влечение.
Только запах Этьена сводил меня с ума, в то время как к хорошему, доброму Гильермо я не испытывала вообще ничего… кроме, разве что, жалости в том, что он так и не смог найти свою избранную и вины, за то, что он поплатился за мои эксперимент.
Оборотни называли такую нездоровую зависимость «связью истинной пары», впрочем, именно это моя мать называла «испорченной кровью».
Я дернулась, понимая, насколько это правдиво.
Мать оставалась жить с отцом только из-за меня. Она страдала, мучилась, и наконец, когда её боль стало во много крат больше, чем она могла выдержать, мама ушла из жизни.
Но я не моя мать. Я куда хуже.
На ум приходили Моник, бесстыдно демонстрировавшая себя Этьену и всей стае; Даниэлла, готовая спариваться с кем угодно; приказ Альфы, как мне кажется, лишь подсластил и без того сладкое для моей бывшей горничной задание.
А стюардесса? А девушки горничные?
Каждая из них отдавалась кому угодно и когда угодно. И – особенно Альфе.
Забыв в каком состоянии нахожусь, я хотела поднести ладонь ко рту, но вместо этого больно прикусила себе лапу длинными, острыми клыками.
О да, я не моя мать.
Я – зверь. Оборотница, которая ещё в подростковом возрасте, едва только увидев порно, загорелась страшной похотью, чего мои ровесницы не могли понять ещё несколько долгих лет.
Я много лет держала это под контролем, не давая вырваться своему желанию — сейчас же, играя с Валуа в семью, я чувствовала, что меняюсь… или примеряюсь со всем, что предложил мне мой законный супруг.
Ради дочери – я изображаю герцогиню… я уже веду себя как герцогиня, разговариваю как герцогиня; провожу наказания как герцогиня и Луна Стаи… Послушная самка, которая будет приносить сильных щенков стае.
Я вспомнила откровенные ласки, которые открыл для меня Этьен совсем недавно, и покраснела.
Ну, то есть я думала, что покраснела, хотя кто там разберёт, как это видно под шубой.
Уступая Валуа в одном, я буду пятиться дальше, уступая по каждому из следующих пунктов, пока постепенно не превращусь в одну из его доступных сук. Он будет трахать других – либо ради развлечения, либо чтобы заиметь дополнительных щенков; затем будет приходить и трахать меня – и я привыкну к этому, как когда-то женщины из гаремов привыкли делить между собой одного мужчину.
А ещё я буду драться за его внимание, буду пытаться впечатлить его в постели. А за это Валуа будет называть меня герцогиней, держать в своей спальне, а не в клетке и даже иногда баловать милыми пустяками.
Но самое ужасное, что моя дочь будет смотреть на это – и расти с мыслью, что такое поведение является для женщины нормой.
Меня начала бить мелкая дрожь. Я чувствовала, как эмоциональный откат прошёлся по всему моему телу, оставив после себя какое-то заторможенное чувство.
Этьен уже продемонстрировал, что не изменится. На его стороне сила, деньги, власть…Даже та странная болезненная привязанность, которую я стала ощущать к нему – она тоже была на его стороне.
Так что изменюсь именно я – и шаг за шагом, день за днём, я превращусь в ту услужливую суку, которую он из меня лепит.
Идеальная семья так и останется всего лишь картонной картинкой.
Я закрыла глаза и откинулась на одну из стенок земляного хода.
Мне ничего не хотелось.
Разве что обнять мою дочку. Поцеловать её нежные щечки, понюхать её пахнущие молоком светлые волосики… спеть ей одну из наших колыбельных – и любоваться, как она, засыпая, закрывает глазки…
Наверное, с момента потери сознания прошло всего несколько часов – потому что я не чувствовала в груди никакого прилива молока.
И надо признаться, что я даже обрадовалась этому.
Пока дочка, сытая, спит в замке под надзором профессиональной няни, я должна была хорошо подумать о том, что делать дальше со своей жизнью.
Целых девять месяцев я старалась изо всех сил не повторить судьбу своей матери. Неосознанно делая точно такие же ошибки, которые делала и она.
Нося под сердцем дочь, я готова была пойти на что угодно, чтобы моя девочка выросла без этого груза, который я ношу с самого детства. Я готова была вручить её Баевым, зная, что те позаботятся о ней, привив ей правильные жизненные ориентиры.
Как я всё это время боялась, что Этьен и его стая сделают из моей дочери либо озабоченную самку – оборотницу, либо запуганную служанку, вроде Леры.
Но Этьен оказался неплохим отцом. Он заботился о Жанне – так заботился, что даже ради неё изображал добропорядочного отца семейства.
Это я со временем стану для неё ужасной матерью, плохим примером. Потому что в отличие от своей матери, не подпускавшей отца к себе из-за его измен, я не смогу ничего противостоять Валуа: если он и не применит ко мне силу, то всё равно возьмёт своё с помощью фальшивой ласки и заботы.
И осознание этого убивало.
Мне просто не хотелось дальше жить — потому что я не знала, как это делать дальше.
Я закрыла глаза и застыла то ли на несколько часов, то ли на несколько минут.
Мне ничего не хотелось….
В голове не было ни одной мысли, кроме тихого монотонного рычания, которое убаюкивало меня лучше всякой колыбельной.
Если бы не тошнотворный запах мочи, я бы так и не пошевелилась – но, к сожалению, из-за запаха, мне всё же пришлось выбраться из норы – и, принюхиваясь к окружающему миру (меня беспокоили находящиеся неподалеку оборотни), я безучастно побрела на запах воды.
Не чтобы напиться или освежить мысли.
А чтобы смыть с себя неприятный, раздражающий запах.
Этьен
Меня тянуло в лес, к моей паре, которая сейчас явно не понимала, что происходит.
Первый оборот обычно бывает в подростковом периоде – когда ещё и тело, и психика человека – оборотня достаточно гибка для принятия своей второй натуры.
Я мог только представлять себе, как Тая учится справляться со своим телом, как она начинает понимать чужие запахи вокруг себя.
Нет, я не сомневался в своей девочке – она справится. Справится сама, одна, без всякой помощи.
Но… мне хотелось присутствовать при этом.
Я заставил себя немного поспать, не погружаясь глубоко в сон: сегодня нашей дочери придется обойтись без матери.
Я делал всё, что делал обычно: менял подгузники, кормил дочь из бутылочки (правда, не Таиным молоком, а смесью); укачивал её на руках. Когда на небе появилась первая заря, мне пришлось расстаться с дочкой, перепоручив заботы о Жанне её няне.
