машину.
Наверное, я совсем сошла с ума со всеми этими лунными делами, — и кто бы стал меня винить? — но во мне, честное слово, ничего даже не ёкнуло. Посвежевшее после прогулки тело казалось теперь хорошо смазанным механизмом, шарнирной куколкой, покорной воле заклинателя и безразличной к своей собственной судьбе.
С вокзала автомобиль вырулил на бульвар, потом скатился по склону и принялся кружить по набережным и переулкам между каналами. Здание службы пряталось в мрачных дворах и делило территорию с Тишиной, угрюмой старой тюрьмой; бетонный забор был обвит кольцами колючей проволоки, а на углах высились оскаленные пулемётами башни. Машину пропустили за лязгнувшие ворота, а с подземной стоянки нас провели пустыми безликими коридорами в затхлый кабинет, в который зачем-то впихнули вдвое больше вещей, чем он был способен в себя вместить.
Я отстранённо разглядывала металлические шкафы для документов с ящиками, подписанными по алфавиту, и думала, что здесь наверняка никто не знает лунных знаков. Но эта мысль снова ничего не тронула внутри.
Алика немного робела, но на стуле сидела гордо, с прямой спиной и задрав нос. Бык стоял в дверях и следил за нами, не мигая.
— …она больная? — донеслось из коридора, а следом стали слышны и частые шаги, как будто любительница звонких металлических набоек очень торопилась, а её канючащий спутник, слов которого нельзя было разобрать, еле за ней поспевал. — Я же просила без самодеятельности! Сверни это дерьмо в трубочку и засунь ей в…
Дальше она очень грязно выругалась, а затем лязгнула дверь, и она ввалилась в кабинет, машинально щёлкнув выключателем.
Свет потух, а затем тут же загорелся снова.
Если Луна и хранила меня, то сегодня — не иначе как в честь звериного выгула, — она взяла выходной, а Полуночь поспешила разбить мою дорогу внезапными встречами. Я моргнула и выдохнула:
— Меленея?..
— Нет, — рявкнула девушка, цыкнула на водителя, заперла дверь и плюхнулась задницей прямо на рабочий стол, безжалостно смяв бумаги.
Я рассматривала её, кусая губы и почти не дыша.
Теперь я видела её куда лучше. Короткая вспышка света высветила гротескно хищное лицо, а без неё легко понять: конечно, это не Меленея. Лунной девочке, забытой на мёртвых склонах Марпери, среди пустоты и ковыля, на вид было от силы пятнадцать лет, у неё была ещё угловатая подростковая фигура и немного обиженное лицо, и улыбалась она так, что уголки губ смотрели вниз. Ещё у лунной были полупрозрачные сияющие крылья, а двоедушнице их, конечно, не полагалось.
Это была не Меленея. Вместе с тем сходство между ними было по-настоящему пугающим.
Такое же округлое лицо с острым подбородком, такие же крутые арки бровей, те же веснушки вокруг носа, и сам нос, чуть сморщенный, будто она чует что-то неприятное, тоже тот же самый. Незнакомка носила какое-то дурацкое платье в крупную клетку и полосатые гетры разной длины, на руке — десяток фенечек, а на голове две торчащие в стороны косички, перевязанные лентами с бантами.
Банты были — один оранжевый, а другой голубой.
Наверное, если бы лунные старели, Меленея могла бы вырасти такой. Возраст двоедушницы был совершенно нечитаемый, ей могло быть от восемнадцати до тридцати пяти; на лбу у неё уже пролегли недовольные, хмурые морщины.
— Так, — девушка дала нам на себя налюбоваться и хлопнула ладонью по бумагам. — Ты — Алика Бидерена из Марпери, которая не умеет вовремя заткнуться. Тебя я знаю. А ты кто такая?
— Это я её позвала, — вставила Алика, прослушав фразу про «заткнуться». — Она тоже держала в руках деньги, и на неё тоже надо посветить артефа…
— Меня зовут Олта, — перебила я, — Олта Тардаш из Марпери.
— Ааааа, — протянула девушка, болтая под столом ногами и иногда попинывая пустую мусорную корзину. — Ну вот, даже отправлять к тебе никого не придётся. А то я уж подумала, Службу расформировали, а нас всех перевели в цирк. Только дела о гробокопательнице мне для счастья-то и не хватало!
— Я ничего не копаю, — нахмурилась я. — Если вы про склепы, то я только…
Алика посмотрела на меня с таким возмущением, что мне и правда стало неловко.
— Ладно, забыли. Сядь вон куда-нибудь. Меня зовут Става.
— Става? Это… сокращение?
Она рассмеялась:
— Это что за имена, по-твоему, так сокращаются?
— Я не… то есть, может быть… Оставленная?
Става глянула на меня остро, а потом махнула рукой:
— Глупости какие!..
Но я уже знала: это не были глупости.
Я нащупала рукой спинку стула и то ли села в него, то ли упала. Става потребовала у Алики отдать ей деньги, и та расстегнула платье чуть ли не до пупка, чтобы вынуть из-под белья тряпичный свёрток с серебром. Монеты зазвенели по столешнице, сверкнули боками в ярком свете настольной лампы.
Я смотрела на всё это как-то остранённо, будто из толщи воды, как утопленницы глядят по зиме на рыбаков, придумывая, какого бы из них утащить в своё мрачное царство. По коже волной прошёлся холод, и голова стала пустая и ясная, а на ней мерцали таинственными бликами лунные знаки.
Долгие годы в Подножье, у самого перевала лунных гор, стоял городок Марпери. Он цвёл холодной северной красотой, пах морошкой и золотарником, громоздился вокруг кривых улочек домами из красного кирпича и радовался, что наследует не Гажьему Углу, а птичьим кланам. В частном секторе там принято было вырезать крышам фигурные коньки со зверями, а многие засыпали двор песком, чтобы сворачиваться в нём и греться на солнце.
Потом, спустя десятилетие масштабной стройки, здесь запустили переправу. Технологическое чудо Кланов, вершина прогресса, сбывшаяся мечта — огромные стальные колёса вращались на склоне, поднимая платформы всё выше и выше. Вокзал разросся до десятка платформ, грузовые машины разбили в хлам старую бетонную дорогу, и вместо неё построили новую и широкую, а Марпери рос с каждым месяцем и сотнями специалистов, приезжающих сюда на работы.
И всё было хорошо, и должно было становиться только лучше, но…
Нам говорили многие годы: не было никакой молнии. Не было и быть не могло, ведь не было никакой грозы. Трагическая случайность; ужасное стечение обстоятельств; авария на подстанции привела к катастрофическим разрушениям.
Мы не знаем до сих пор, сколько точно погибло тогда людей, и сколько дорог сломалось. Не всех удалось похоронить, как положено; на общем памятнике у братской могилы недостаёт имён; а от кого-то и вовсе ничего не осталось, кроме разможжёного пятна или горелого следа. Марпери пропах страхом, и болью, и горем.
Свет здесь померк, — сказали лунные высокомерным голосом глаз жрицы Ллинорис.
Столько
