даже компанию Его Величеству за общим столом, как будто были его близкими товарищами и соратниками.
Получили весьма щедрый комплимент их такой «примечательной и яркой паре», и Мире даже задали завистливый вопрос о том, каким образом ей получилось заполучить у мадам Дэльфины столь потрясающий наряд.
В целом, все шло спокойно и своим чередом… Степенным и мерным…
Возможно, слишком мерным, оттого никто и отметил вовремя, когда обычная дискуссия превратилась в весьма эмоциональную перепалку.
Которая, в свою очередь, совершенно незаметно перетекла во что-то возмутительно неподобающее.
— Как так получилось, что вы аж пять лет прожили вдали от Игдара? — спрашивает кто-то из присутствующих за столом дам, — Признайтесь — за какие такие прегрешения муж сослал вас в провинцию?
— Все это — досужие домыслы, — негромко отмечает Мишель Барсле, тоже оказавшаяся в этот вечер за одним столом с королем и четой Тордуар — благодаря, разумеется, близкому знакомству с самой графиней.
— Конечно, — степенно кивает Мира, внутренне благодаря учредительницу книжного клуба, — Ни о какой ссылке не может быть и речи.
— И все же все мы задаемся вопросом — почему столица на протяжении столько времени была лишена вашего сияния?
— Хотя, конечно… — ухмыляется невысокий, с некрасивым лицом мужчина с чрезмерно пухлыми губами, — Кто ж признается в подобном?
— Было бы в чем признаваться… Мое здоровье просто не позволило мне остаться в столице, жить в ее темпе. В быть мужу обузой я не хочу.
— Да разве такая красавица может быть обузой? Граф, вы весьма жестокий человек! Ваша жена такая нежная птичка! А вы…
— А мне кажется, что вы просто что-то утаиваете! Аттавио, ну правда! Столько времени прошло — можно уже и поделиться своими секретами.
— Вы слишком настойчивы. Это уже… неприлично, — не выдержав, говорит Мира.
— Что вы такое говорите, дорогая графиня? Мы же с вами друзья! А между друзьями не может быть никаких секретов!
— Да, Мираэль! Поделитесь уже с нами!
— А может там, у себя в провинции, вы оставили кто-то дорогого своему сердцу? — насмешливо спрашивает еще одна дама, — Аттавио, дорогой! Если это так, тогда сразу все встает на свои места! В таком случае вы правильно сделали, граф, что вернули супругу к себе!
Ни взглядом, ни выражением своего лица Аттавио Тордуар не показывает и капли неудовольствия или раздражения. Привык за это время и к козням, и к откровенным провокациям со стороны представителей высшего света. Но одно дело — уколы в его сторону. И совсем другое — в сторону Мираэль.
— Правильно ли я понимаю, что вы обвиняете мою жену в наличии любовника? — стальным голосом спрашивает он.
— Аттавио, боже правый, не надо делать столь яростное выражение лица, вы пугаете наших дам! — усмехнулся один из мужчин, — Да и с каких пор вас волнуют подобные условности? Уверен, мы можем простить нашим прекрасным женщинам некоторые вольности — лишь бы они были счастливы…
— И не мешали в свою очередь своим супругам, не так ли? — откровенно смеется еще кто-то.
И в этот момент Мираэль неприятно удивилась и осознала одну вещь — по не совсем понятным для нее причинам люди просто перестали опасаться ее мужа. И дело было не в выпитом вине. И не в разнузданной обстановке. Еще совсем недавно девушка видела — редкие смельчаки или попросту дураки могли себе дерзкие речи в сторону Аттавио. Да и жестикуляцию свою старательно контролировали.
Сейчас же ни женщины, ни мужчины не сдерживали своих порывов и любопытства. И тем самым приближали неминуемое…
— Разве вы сам, граф, не позволяете себе невинные шалости? Уверен, в вашем прекрасном особняке всегда найдется место для двух-трех симпатичных мордашек, чтобы не перетруждать свою молоденькую и хрупкую женушку…
— Это кто кого еще жалеет? Я слышала, любезная Мираэль, что у герцога Кваранта на вас присутствуют долгоиграющие планы…
— Ох, да только ли Кваранта? Уверен, любой уважающий себя юноша мечтает о внимание сиятельной графини!
— Как же жестоко будет разбить им сердца! А ведь графиня славится своей добродой и чистосердечием! Она никогда…
— Попридержите-ка язык! — тут уже Аттавио не выдерживает и не только хмурит брови и зло поджимает губы, но и яростно сжимает кулаки, — Вы переходите всяческие границы!
— Ну что вы, граф… Какие границы? Лишь элементарная констатация факта…
— Ошибаетесь! — Аттавио резко поднимается, отчего стул под ним громко скрипит по мраморной плитке и едва не падает навзничь, — Я требую прилюдных извинений!
— Извиняться за правду? Бросьте, Аттавио… Не раздувайте из мухи слона… У вас премилейшая супруга, и я не вижу ничего ужасного в том, чтобы она, поддавшись минутной слабости, отдала предпочтение более молодому и перспективному герцогу…
— А вот, кстати, и он сам! Милорд! Дорогой вы наш герцог!
От этой фразы Мираэль холодеет и едва ли сдерживает свой порыв повернуться в сторону прохода.
— Какая приятная встреча! — насмешливо восклицает явно желающий произвести впечатление Барсле, — Неужто вы и правда прилетели на крыльях любви? Вот что значит — молодость! Она пытлива и трепетна и с такой легкостью отзывается на спонтанные порывы!
— Вы невозможны! Настоящий поэт! — хохочет одна из дам, поощрительно щелкнув мужчину кончиком веера по плечу.
— Мы с вами еще не закончили! Я по-прежнему жду ваших извинений! — тихо, но четко рокочет Аттавио.
— Хватит, граф… Мы же всего лишь шутим…
Но Аттавио, дернувшись в сторону, все-таки хватает Барсле за грудки и даже встряхивает его, как котенка. Отчего полный мужчина мгновенно бледнеет и пораженно охает, неверяще вытаращив глаза.
— Граф! — испуганно вскрикивает дама напротив.
— Мираэль! Вы только посмотрите, что происходит! Остановите этот произвол немедленно!
Но не только Аттавио поддался своим эмоциям. Разгоряченные и возбужденные представлением, к нему и его дерзкому оппоненту уже бросается несколько мужчин, желая не то растащить их в разные стороны, не то принять участие в назревающей потасовке. При этом Кваранта, действительно появившийся в этом уединенной части парка, огороженной высокими кустарниками и рощами, под тканевыми балдахинами и при свете зажженных в преддверии вечера масляных ламп, оказывается настолько шокирован увиденным, что замирает, а после неуверенно шагает назад.
И свидетелем всего этого произвола становится сам Его Величество король. Молодой монарх смотрит на своих подданных, но в его глазах нет ни гнева, ни раздражения. Скорее, ленивое любопытство. Возможно, потому-то все эти люди и позволили себе лишнего, узрев в молчании Его Величества разрешение на подобную дерзость.
И вот оно — самое настоящее представление. Оскорбления и крики сыплются как бисер… Дергаются ткани… ленты… эполеты… А попытки остановить это безумие приводит только к большей экспрессии и эмоциональным порывам.
Некоторую лепту вносит в итоге
