из открытых ран. Я видела, как сгораю заживо, и даже не могла заплакать от боли, потому что в моём организме не осталось ни капли воды на слёзы.
Надежда покидала меня. Всё это было зря. Потому что я была слишком медленной. Или слишком слабой. Я не могу выдержать эту мучительную боль. Я не могу добраться до книги…
Я села на колени, обессиленная, изученная, горящая, и окинула взглядом зал, что скоро станет моей могилой, и вдруг ахнула.
Я всё же каким-то образом сумела дойти до конца туннеля. Санг-Нуар висел в воздухе, окружённый танцующими огненными всполохами. И хотя я понимала, что до книги нужно ещё добраться, при виде неё внутри меня вспыхнуло что-то дикое — то ли надежда, то ли второе дыхание, то ли нежелание просто лечь и умереть, — но оно дало мне сил подняться на ноги и преодолеть оставшееся расстояние до книги.
Языки пламени, как видимые, так и невидимые, обжигали со всех сторон. Казалось, моё тело сплошь покрыто ранами, что уже никогда не заживут. От запаха горящей плоти скручивало живот.
Поэтому я сделала единственное, о чём могла думать. Единственное, что мне оставалось. Я отстранилась от всего, абстрагировалась, закрылась от физических ощущений, как если бы я была просто наблюдателем, парящим сверху, пока огонь терзал мою физическую оболочку. Я видела, как моё тело подаётся вперёд, рука тянется сквозь чёрное пламя, огонь поглощает остатки плоти, пальцы сжимают книгу и выдёргивают её из её вечной обители. Я продолжала смотреть, ничего не чувствуя, полностью отделившись, как моё иссушенное тело отлетает назад, крутанувшись в воздухе, и жёстко приземляется на пол.
И всё. Больше оно не шевелилось.
Не выдержало всей этой боли? Такой меня ждёт конец после всей этой борьбы? Образы Трейса и Доминика переплелись в моём сознании. Мне хотелось ещё… Больше времени. Ещё пожить. Успеть сказать всё, о чём молчала. К чёрту всё!
Наша история ещё не закончена.
Даже близко.
— Вставай! — закричала я на себя, глядя на бессознательное тело, всё ещё сжимающее в пальцах книгу. — Поднимайся, если не хочешь сдохнуть тут!
С этой мыслью сознание вернулось в тело, и веки распахнулись.
Каждый вдох царапал сухое горло. Я заставила себя подняться на обгоревшие ноги и из последних сил побежала к выходу. Моё тело, на котором и без того уже не было живого места, по пути через туннель постоянно врезалось в стены. Чем дальше я уходила от чёрного пламени, тем терпимее становился жар, но я понимала, что имеющиеся ожоги никуда не денутся.
Не восстановится моя обугленная кожа, пока я, шатаясь, ковыляю обратно, стараясь не упасть. Не заживут так быстро лёгкие, воздух в которые поступает с хрипами. Не исцелятся глаза, неспособные пролить ни слезинки, несмотря на жгучую, нестерпимую боль. Мои запёкшиеся губы не могли выдавить ни слова, даже позвать на помощь.
Ступени показались в поле зрения, и ноги едва не подкосились. Я понимала, что нужно идти дальше. Я должна выйти сама, иначе рискую умереть в муках, когда до моих друзей осталось каких-то десять футов.
С трудом дыша, я переставляла ноги одну за другой. Обгоревшие пальцы крепко сжимали книгу. Она у меня. Я достала её, и я доведу начатое до конца.
Дойдя до ступенек, я попыталась поднять ногу, но сгоревшие мышцы не были на это способны. Я не могла поднять ни руки, ни ноги. Боль, от осознания того, что все мои попытки согнуть несчастные конечности тщетны, была выше моих сил.
Я поняла, что не смогу подняться по лестнице, даже при всей своей силе воли. Поэтому я позволила себе упасть. Опираясь на локти и колени под прямыми углами, с деревянной, как доска, спиной, я поползла наверх, не останавливаясь и не замедляясь, пока не добралась до самой поверхности, и только там рухнула.
— ДЖЕММА!
Я слышала, как моё имя кричат в ночи, под этим странным небом цвета индиго, но понятия не имела, кто именно меня зовёт. Знала только, что я справилась и меня нашли, а потому я могу, наконец, закрыть глаза.
30. НЕ ДЫША
Краем сознания я понимала, что рядом со мной кто-то есть. Я слышала, как они ходят туда-сюда, пока часы размеренно тикают на фоне. У меня мелькала мысль, что я, возможно, всё ещё сплю (а то и вижу сны). Это объяснило бы, почему я не могла заставить себя открыть глаза, даже если бы от этого зависела жизнь.
Но сложнее было объяснить другой звук. Он звучал как насос, выпускающий воздух с равномерными паузами. Как можно спать, когда он так отвратительно шумит прямо у меня над ухом?
Вот у меня и не получалось заснуть. И клянусь, я это так просто не оставлю. Уж с чем с чем, а с тем, что мне не дают поспать, я мириться не собираюсь.
Вот только я не могу выдавить ни слова. Не могу сделать вдох.
Запаниковав, я распахнула глаза.
Что-то торчало у меня из горла. Меня затошнило… Нет, я задыхалась. Инстинктивно я потянулась руками ко рту, чтобы нащупать неведомую хрень и вытащить её на фиг из моей шеи.
— Твою ж! Сестра! Она очнулась! — закричал баритон. — Врача, скорее!
Рвотные позывы не прекращались. Слёзы подступили к глазам. Мне было больно смотреть на яркие белые лампы над головой. Всё вокруг расплывалось.
— Джемма! Это я, Трейс. Всё в порядке, не нужно нервничать, — произнёс он, отводя мои руки от трубки в шее, из-за которой я задыхалась. — Врач сейчас придёт. СРОЧНО СЮДА! — снова выкрикнул Трейс.
— Сэр, вам лучше подождать снаружи, — сказала женщина, быстрым широким шагом подойдя ко мне. — Выйдите, сэр! Немедленно! Вы нам мешаете.
Моргая сквозь слёзы, я кое-как смогла разглядеть, как Трейса оттаскивают от меня. Я хотела попросить его не бросать меня… потому что мне было страшно. Я хотела, чтобы он остался, но не могла говорить.
Я не могла позвать его.
— Мэм, всё будет хорошо. Я сейчас уберу трубку из ваших дыхательных путей.
Стоп. Что она сказала?
***
Весь следующий час меня тыкали иглами и всячески осматривали, после чего врачи, наконец, ушли, дав мне возможность спокойно всё осмыслить. Только после того, как из моего горла вытащили трубку, я смогла успокоиться в достаточной мере для того, чтобы вспомнить произошедшее. Завеса. Санг-Нуар.
Невыносимая агония от горения заживо.
Я посмотрела на свои руки и поморщилась. Обожжённая кожа заметно исцелилась, но остались шрамы, напоминающие о том, что я пережила. Как бы мне ни было тяжело на них
