Мелену. Обвинил, что она не чиста, что уже гуляла с другими, что она опозорила его. Лицо его исказилось от ненависти и омерзения, он её крепко схватил. Не дал убежать.
— Коль стала моей, то будь моей, — холодно и снисходительно произнёс он, надавливая на кисть.
Он взял её силой. И не один раз за ту ночь. Он был груб. Мелена заплакала, словно вновь переживая всё это. Она видела на себе новые синяки и раны, оставленные мужем. Когда тот уснул, она тихонько поднялась и убежала босая в одной ночной рубахе. Близился рассвет, но дорогу перекрывала пелена слёз. Мелена по памяти бежала в отчий дом. Её встретила, будто чувствовала и ждала сестра.
Через слёзы Мелена пыталась рассказать сестре о том, что произошло. Что она этого не хотела. И не хотела возвращаться к Благославу. Она тогда долго плакала у сестры на руках и с трудом уснула. Когда проснулась, увидела сестру в ранах, а та лишь сказала с подбитой губой:
— Всё будет хорошо, Мелена.
И Мелена ей поверила. Несколько дней к ним никто не приходил. И Мелене сильно хотелось верить, что он так всё и оставит. Пускай позор и упал на её голову, но лучше уж так было жить. Но в один из вечеров на закате Благослав пришёл, да не один. Со всеми, кому когда-то помог. Да кому их бабушка постоянно помогала травами разными. Она вышла из дома, хотела вразумить, что Мелена с ним несчастна, чтоб он её отпустил. Но он не слушал бабушку, тогда вышла сестра. И в свете огней факелов, которые они все держали, Мелена увидела его лицо. В царапинах, оставленных сестрой.
Благослав закричал, обернувшись к людям лицом, что сестра ведьма. Что она отвадила Мелену от него заклятием каким. И на них беда налетит, если от неё не избавиться. Бабушка кричала, что он сошёл с ума. Но её никто не слушал. Пара сильных мужиков её взяли и крепко держали. Выбежала потом Мелена, крича и прося его остановиться. Она в слезах соглашалась быть его и больше не убегать, да он всё равно не слушал. Люди собрали большой костёр, переговаривались меж собой тихо о бедах, в которых теперь винили сестру.
И на глазах Мелены, крепко ту держа, сестру сожгли, как злую ведьму. Лишь под рассвет отпустили, когда от сестры ничего и не осталось. Все ушли. Мелена с бабушкой сидели у пепелища, горюя и не желая верить в случившиеся. Спустя пару закатов не стало и бабушки, её сердце не выдержало. Мелена винила себя. Не убеги она от Благослава, стерпи, да подыграй ему. А лучше бы и вовсе не говорила про Верлиоку ему ничего. Но нет же. Она хотела поиздеваться над ним, как над другими. Да только сама в проигрыше осталась. Когда она похоронила бабушку, то Благослав вернулся. Звал к себе, словно и сам верил в ту чушь, которую рассказал всем в деревне. Мелена хотела его убить, но знала, что это ничего не изменит. Она помнила то, что сказала ему подождать. Он ушёл, а она в тот же вечер убежала из дома. Бродила, как полоумная по лесу босая. Что-то шептала, в тенях мрачного леса видела довольные гримасы деревенских, в шёпоте ветра слышала их смех. Лишь в спокойной воде озера она видела себя и в поднимающихся тучах силуэты близких. Распустив волосы, она зашла в холодную воду.
А потом её спасла Яга, принесла домой, да согрела. Давала отвары, над которыми шептала и… Она все забыла.
Распахнула глаза она уже ночью. Огляделась и поняла, что в своих покоях. Решила, что Данияр мог её принести. Хотя с чего бы ему так поступать? Решил отплатить за доброту? Да и плевать. Сейчас её мучило иное. Мучило то, отчего она так хотела сбежать. Мелена поглядела на белую луну в оконце. Перед глазами стояла комната Благослава, а в ушах крик Марианны. Она стояла и смотрела на луну, напевая песню:
'Огонек так ярко светит, так хорошо горит костёр.
Забирай, забирай последнюю мою кровинушку.
Моё тело в ожидании последнего мига дрожит.
Мне ничего не осталось, не радует жизнь сиротинушку.
Маменька в горнице долго сидит, прядёт, ожидая,
И моя сестрица милая к ней в объятия упала,
А следом и бабушка любимая, да пожилая.
Они сидят, ждут деда, отца с поля, я же тут так устала.
Я напоследок лесу спою, окину взором небо.
Косы расплету, да к ним спокойно уйду…'
С ней встретила рассвет. Горло болело, но Мелена продолжала петь. Это единственное, что заглушало крик сестры. Она пыталась собраться, но возвращённые воспоминания не давали покоя. Они старой болью отзывались в груди, отчего становилось невыносимо. Мелена вновь корила себя. Всё, что случилось — её вина.
Сколько она просидела так не помнила, к ней пришла Татьяна. Лицо у той было встревоженное.
— Пойдём со мной, — мягко произнесла та, поднимая Мелену.
Ей никуда не хотелось идти. Не хотелось никого видеть или с кем-то говорить. Сил поднимать и перебирать землю ногами не было. Но и ответить Татьяне, что-то сказать, просто разлепить губы — не выходило. Сопротивляться тоже. Она подобно листику, упавшему в реку, уверенно держалась как на воде в руках приятельницы. Они оказались под раскидистыми ветвями черёмухи, на столе у скамьи уже стояли дымящиеся кружки и блюдо с пряниками.
Татьяна что-то говорила, но слова ускользали от Мелены. Казалось, что та застряла на собственной свадьбе. Помнила, как все поздравляли, как некоторые девицы ядовиты и завистливо брюзжали. Как другие желали детишек, да больше. И обязательно сына, такого же богатыря, как Благослав.
— Мелена, ты меня слушаешь? — тихо спросила Татьяна, взяв за рукав Мелену.
Она посмотрела на императрицу, словно та только что тут оказалась. Ответить не успела ничего, к ним подбежала и села Харина. Та быстро завладела вниманием Татьяны.
Харина тут же начала непринуждённо болтала с Татьяной. Мелена заворожённо смотрела в их сторону, пыталась внимательно слушать. Но лишь потому, что слова девушек заглушали крик из воспоминаний. Она пыталась сдержать вернувшуюся боль. Вся её жизнь случилась давно, так почему же ей так больно? Почему боль не притупилась? Почему воспоминания такие яркие, словно всё произошло с ней на днях?
Вдруг Татьяна аккуратно, но крепко взяла за руки Мелену и по-доброму улыбнулась, сказав:
— Расскажи нам, что тебя мучает.
— Мы тебе поможем, — мягко добавила Харина.
Мелена глядела в карии глаза Татьяны и видела то, что отзывалось в сердце. Понимание, сочувствие, тепло, то же
