Воды – так давно, что Нагиль начинал забывать моросящий дождь и холод, никак не связанный с туманом на горе у Храма, – хён сказал ему, что они останутся братьями несмотря ни на что. Ни в первую войну, когда никто ничего не знал о Рэвоне, ни после, когда понял, что брат присоединился к Тоётоми, Нагиль не сомневался в этом. Война развела их по разные стороны, но врагами они так и не стали.
По крайней мере, в это хотелось верить всеми оставшимися в сердце силами.
– Собери два отряда по девять человек каждый. Только Чешуя [88], – сказал Нагиль Чунсоку. – Остальным прикажи отдыхать, и пусть будут готовы к наступлению японцев.
– А отряды? – спросил Чунсок.
– Отправятся навстречу Хигюну и к берегу Жёлтого моря. Только заходить будем со стороны Пустых земель.
– Вы тоже, капитан?
– Да. Присоединюсь ко второму отряду утром.
– Я могу отправиться вместо вас.
– Ты останешься в городе за главного. Найди Ли Хона, пусть помогает возводить укрепления на улицах. Или отправь его успокаивать женщин в монастыре. Я слышал, он рвался с ополченцами резать японцев у побережья.
– Только храбрился, – отмахнулся Чунсок. – Его высочество не станет ввязываться в битву без вашей поддержки.
Нагиль вздохнул, прикрыл на мгновение глаза. Веки отяжелели, словно налились свинцом. Ему необходимо было поспать.
– Его высочество сильнее теперь, – заметил он. – И смелее. Новость о юджон-ёнг… – дыхание сбилось, слабый клочок дыма сорвался с губ, – новость о ней сделала его серьёзнее.
Чунсок замолчал, но немое осуждение пульсировало во всём его теле, Нагиль чувствовал его даже на расстоянии в две руки между ними.
– А вас сделала слабее, – наконец решился Чунсок. Нагиль открыл глаза. Пуримгарра смотрел на него не мигая. – Капитан, что, если она уже…
– Она жива, – оборвал Нагиль. – Мы бы поняли, будь это иначе.
Чунсок нахмурился, окинул капитана внимательным взглядом и больше ничего не сказал. Поднялся на ноги, поклонился и вышел, пожелав спокойного сна. О покое не могло быть и речи, но Нагиль постарался сосредоточиться на мерном гуле за стенами башни, на стуке собственного сердца и на словах Рэвона, записанных символами драконьего языка.
Рассветное солнце заглянуло в крохотное окно надвратной башни и зацепило своими лучами ноги Нагиля. Он так и не нашёл себе места и остался спать, прислонённый к стене, прямо на полу. Сон оборвался так же резко, как настиг его в беспокойной ночи, и первым делом он ощутил, как оставившее его на несколько часов напряжение вернулось.
Нагиль подобрал записку Рэвона, спрятал её за воротом чонбока и с трудом встал с пола. До часа Кролика оставалось всего ничего – времени на лишние мысли у него не было. Он покинул город через северные врата, оседлав свежую лошадь, стражники пропустили его, не выказав удивления, и редкие воины провожали беспокойными взглядами.
Он скакал к побережью редким перелеском, чувствуя, как горит повязка госпожи Сон Йонг, что кочевала с ним из вечера в утро, из рукава за воротник и обратно. В записке Рэвона рядом с символом кролика – точкой с выгнутой чёрточкой-спиной – стояло чернильное пятно, слишком крупное, чтобы принять его за случайность. Пятно было похоже на солнце. Пока лошадь везла его к берегу мимо лагеря японцев у холма, Нагиль раздумывал, значит ли оно намёк на Сон Йонг.
Она должна была быть живой. Нагиль не врал Чунсоку: случись что-то непоправимое, он узнал бы об этом первым.
Рыбацкие поселения в заливе опустели – лошадь беспокойно проехала первую деревню, ей под ноги кинулись бродячие кошки, сбежавшиеся на запах оставленной прямо в лодках рыбы. Нагиль спешился, потянул потревоженного коня за поводья. Они медленно прошли мимо пустых домов, в которые сквозь окна тянулись робкие лучи утреннего солнца. Люди оставили свои жилища с настежь распахнутыми дверьми, бросив всё хозяйство. Они пришли к восточным вратам Конджу первым же вечером, испуганные и голодные. Со всех прибрежных деревень набралось не больше пары сотен людей, из них почти половина – женщины с детьми. Их расположили в монастыре, накормили, как смогли, и мужчины выразили желание присоединиться к ополчению.
Сражаться за свою жизнь было куда лучше, чем погибнуть от меча самурая, едва проснувшись.
В самом ближнем к стоянке японцев поселении не осталось ни одной живой души. Нагиль предчувствовал, что искать Рэвона ему придётся именно там, высматривая силуэт среди мёртвых изуродованных тел, сброшенных в несколько высоких куч, словно грязное бельё. И все же открывшееся глазам зрелище заставило его притормозить коня и замереть на въезде в безмолвную деревню.
Запах разложения, сладковатый и гнилостный, вытекал за пределы поселения, но сейчас ворвался в лёгкие Нагиля и осел на их стенках; он зажал нос и рот рукой, а конь, почуяв неладное, совсем разнервничался. Рэвон ждал его у первого дома и тоже морщился, стараясь не смотреть за спину, на возвышающуюся в центре деревни гору.
Они встретились на широкой дороге между домом и сараем для вяления рыбы, в дверях которого лежало забытое японцами тело. Молодая женщина с распухшим лицом, по которому трудно было определить возраст. Её убили быстро: рубанули поперёк груди, когда она выбегала из сарая. На мгновение, за которое сердце болезненно сжалось, Нагиль подумал, что ей было столько же лет, сколько и госпоже Сон Йонг.
– Где она? – спросил он, едва Рэвон поравнялся с ним.
Тот выглядел хуже, чем в их последнюю встречу в горной деревне травников. Побледневший и осунувшийся, под глазами пролегли тени, будто он не спал несколько суток, он стоял неподвижно, но руки дрожали, а мышцы лица подёргивались.
– Рэвон.
– Вижу, тебя не сломило наше вторжение, – сказал он вместо ответа, глаза метнулись к мечу, к шее, к сползшей на брови повязке. – Но, полагаю, Дракон ещё долго себя не проявит.
– Ты послал асигару следом за нами, – догадался Нагиль. Он не удивился – слишком уж странным было передвижение малого войска, которое он спалил несколько дней назад. – Глупо было отправлять на верную гибель целую дивизию.
Рэвон слабо улыбнулся; губы искривились в болезненном оскале и тут же словно стекли по лицу к самому подбородку.
– Если хочешь победить Великого Зверя, нужно уметь жертвовать простыми смертными. На какое-то время тебе придётся забыть о Драконе и довольствоваться собственным слабым телом. Нелегко признавать просчёты, верно?
– Нелегко держать в плену женщину, к которой ты прежде питал некоторые чувства, – отрезал Нагиль. Хён прищурился, распрямил плечи.
– Некоторые? – переспросил он и усмехнулся. – Питал? Что тебе известно о наших с ней отношениях, когда ты сам сторонишься её как огня и не можешь
