даже прикоснуться без чувства вины перед всем миром?
Слова не должны были прозвучать так резко, но ударили, словно пощёчина, и Нагиль опустил взгляд в землю, хотя не следовало.
– Ты всегда таким был, Мун Нагиль, – договорил Рэвон. – Дракон ничего не изменил в твоей натуре, хотя мог сделать сильнее.
– Тебя бы он тоже не изменил, – ответил Нагиль.
– Ну, теперь мы этого не узнаем. Разве что Йонг…
– Где она? – оборвал Нагиль и вскинул голову. Рэвон вспыхнул, прочитав на его лице всё, что Нагиль старался скрыть и от своих воинов, и от Чунсока, и от самого себя.
Тырронъ [89]. Страх, граничащий с отчаянием, пробирающийся в самое сердце, останавливающий удар меча во время сражения, подавляющий любую решимость и оборачивающий целое войско в бегство. Ужас такой силы, что даже ёнгданте не мог ему противостоять.
– Хотел бы я сказать, что она в полной безопасности, – медленно заговорил Рэвон, слова вливались в уши Нагиля, слова сдавливали голову, вместе с гнилостным запахом от мёртвых тел, плавящихся на солнце вторые сутки, впитывались в кожу.
Нагиль только теперь осознал, что меч ему не поможет, – руки так ослабли, что даже сжимать пальцы вокруг рукояти было сложно. Рэвон, похоже, тоже понял это: он положил ладонь на свой меч, сделал шаг к Нагилю и теперь смотрел на него сверху вниз.
– Ты знаешь, что она обратилась.
– Знаю.
– Ты думаешь, её можно вернуть?
Нагиль услышал в его голосе не торжество победителя, которое ожидал, а тот же страх, что испытывал теперь сам, и догадка скользнула в его мысли, точно змея.
– Она не стала Драконом, – понял Нагиль. Рэвон резко выдохнул.
– Нет, – ответил он. – Она стала имуги.
Нет!
– Обернулась прямо в воде.
Нагиль сглотнул и оступился. Вместе с тяжёлым дыханием из ноздрей и стиснутого рта вырывались слабые струйки дыма, незаметные в солнечном свете. Рэвон наблюдал за ним, и если бы Нагиль в этот момент посмотрел на него, то понял бы, что никакой радости тот не испытывает.
– Раз ты ещё жив, её можно спасти, – сказал Рэвон. Его голос Нагиль слышал сквозь нарастающий гул в ушах, и не мог ответить сразу, а потому хён продолжил, уже увереннее: – Я хочу, чтобы твоя шаманка помогла ей, она ведь может, я прав? Пусть вернёт Йонг, а потом ты отправишь её домой.
– Ты… – с трудом просипел Нагиль и закашлялся, – ты допустил всё это, а теперь ждёшь, что я поверю в твоё великодушие?
Он вскинул голову, и хоть сил на драку у него не осталось, был уверен, что желание вонзиться в незащищённую шею Рэвону собственными зубами могло перевесить возможности слабого тела.
Рэвон дёрнул губой, на мгновение отвёл взгляд, будто почувствовал себя виноватым – впервые.
– Я напоил её сон-травой, чтобы остановить обращение, – почти оскорбился он. – Генерал думает, она останется такой навсегда, без сознания она ему не нужна. Но со дня на день он решит избавиться от неё. Ему было бы это выгодно. Генерал не знает всего! – тут же добавил Рэвон, заметив вспыхнувшее пламя во взгляде Нагиля. – Я не рассказал ему, иначе он снёс бы Йонг голову у тебя на глазах и наблюдал бы, как ты умираешь вслед за ней. Какое было бы зрелище…
– Тебе это тоже выгодно, – процедил Нагиль. Рэвон не стал отрицать.
– Да. Но я не хочу… – он осёкся, посмотрел на плывущие по небу густеющие облака – те тянулись с берега, суля скорый дождь. – Не такой ценой. Не ценой жизни Йонг. Она этого не заслужила. И ты…
Договорить не успел: застыл с открытым ртом, прислушиваясь к нарастающему гулу у себя за спиной.
Задрожала земля под ногами – Нагиль решил, что тырронъ заполнил всё его тело до самых костей. Он пошатнулся, стискивая поводья беспокойной лошади, но та чувствовала не его страх, и только перестук копыт позволил ему удержать себя в моменте приближающейся опасности.
Сквозь трупные испарения, искажающие сам воздух, к Нагилю и Рэвону шли тяжело вооружённые самураи, больше двадцати человек: их доспехи блестели на солнце, а развевающиеся над шлемами шёлковые ленты казались красными всполохами на фоне сереющего неба.
– «Приходи один», – разочарованно выдохнул Нагиль. – Я считал, ты ещё способен держать слово, хён.
Рэвон испуганно обернулся и тут же выругался.
– Я не приводил их! Я сбил след, прежде чем явиться сюда!
– Теперь это не имеет значения.
Нагиль забрался в седло своей лошади, но не сдвинулся с места, наблюдая за приближением самураев. Рэвон стоял перед ним, Нагиль мог бы убить его одним ударом, выместив на нём всю ярость и всё отчаяние, но не решался даже обнажить меч.
– Скажи, где вы её держите! – прорычал он Рэвону. – Я вытащу Сон Йонг, даже если её охраняет всё войско Тоётоми!
– Она на корабле генерала, – закивал Рэвон. – Я помогу тебе, сегодня ночью будь готов, я пришлю за тобой!
– Не нужно, я сам тебя найду.
Нагиль повернул коня на восток, взглянул на хёна в последний раз.
– Сегодня днём сюда придут мои люди, позвольте им сжечь тела.
Он ускакал из деревни под крики японцев, оставляя позади испуганного Рэвона.
* * *
Стена дождя скрыла японский лагерь от глаз Дочерей, и те пропустили момент, когда вражеское войско увеличилось в размерах вдвое. К вечеру, когда разразилась настоящая буря и небо прорезали яркие вспышки молний, Нагиль поднял на ноги все ополчение. Японцы готовились к полномасштабной атаке: затащили на холм катапульты и тяжёлые осадные орудия. Нагиль наблюдал за их сборами, стоя на восточной стене города.
– Ёнчхоль и Боым?
– Вернулись, – доложил Чунсок. Он стоял по правую руку от капитана и щурился, глядя на увеличивающееся японское войско.
– Ли Хон?
– Вооружился по полной, хотя я велел ему оставаться в монастыре вместе с женщинами.
– Велел? – через силу усмехнулся Нагиль.
– Ну… Настоятельно просил.
Они переглянулись и одинаково скривили губы в подобии улыбки. Висящее в воздухе напряжение можно было резать мечом, и собирающиеся под стенами Конджу воины и ополченцы почти не шумели. Плохой знак.
За неделю тяжёлого ожидания их воодушевление перетекло в раздражение, а позже – в пульсирующий страх, проникающий под кожу и оседающий на костях. Дэкван натаскивал молодых, к которым присоединились крестьяне, с таким упорством, словно погибнуть они могли прямо на главной площади от его руки. О смерти никто не говорил, но все упоминали в вечерних разговорах под треск костров вещи куда страшнее: первая война с Японией оставила кровавый след на сердце каждого. Все в Чосоне помнили зверства, на которые их могли обречь японцы, все знали,
