выкуп.
И ни один не «развязался»!
Когда костёр весело запылал, пришло время и распаковать свёрток, который ему передал крот. И взглянуть, чем кормил дочурку заботливый папочка.
А неплохо он её кормил.
Отлично прожаренный шашлык. Ветчина. Копчёная утка, фаршированная яблоками. Сыр — даже трёх видов. Ну и белейший, буквально тающий во рту, хлеб. Солёный миндаль, курага, кедровые орешки. Тут имелся даже драгоценный белый кишмиш — экзотическое и редкое восточное лакомство. Идущий в странах Запада почти по цене чистого серебра… И лёгкий небольшой бурдюк из отлично выделанной кожи.
Киммериец открыл отлично притёртую пробку, понюхал. Вода. Хм.
Подойдя к своей пленнице, всё ещё лежавшей на земле, Конан поднял её снова на руки, и перенёс поближе к разведённому костру. Посадил на мягкий мох, прислонив к дереву. Затем аккуратно, чтоб не повредить нежную кожу, разрезал одну из петель верёвки. Легко развязал остаток пут.
Наблюдая, как с ненавистью глядящая на него девица трясёт кистями, и ожесточённо их трёт друг о друга, пытаясь восстановить кровообращение, варвар сказал:
— Если обещаешь не болтать, а кушать, позволю вот именно — поесть. И попить.
В ответ раздался злобный рык, негнущиеся ещё кисти попробовали вытащить кляп (Впрочем, безуспешно!), и ясно было, что проклятья и ругательства, которыми Найда сыпет в его адрес, по силе и накалу страстей не уступят таковым от стигийских магов. Ну, или бранящихся на базаре торговок. Хорошо, что пальцы даму ещё не слушались — иначе Конан бы услышал не невнятное рычание, а конкретные слова. И пожелания!
Но Конан ситуацией владел:
— Ну, как хочешь.
После чего снова отодвинул спину девушки от дерева, и завязал верёвку как было.
Найда не придумала ничего лучше, чем разрыдаться. И столько отчаяния было в её голосе и позе, что менее жестокосердный, а, вернее — менее умудрённый опытом мужчина мог бы и купиться. Но не Конан:
— Не туда ты направила свои таланты. Тебе нужно было найти бродячих актёров, и примкнуть к их труппе. По части достоверных и искренних рыданий с тобой мало кто мог бы сравниться. Ладно — давай ложись на бок, вот так. Пока я буду есть, можешь понаблюдать. А когда я лягу спать, будешь охранять мой сон. Если что — мычи погромче!
Рыдания прекратились. Найда взглянула на него… Как-то по-новому. И от этого взгляда у Конана невольно мурашки побежали по спине. Ему попалась думающая спутница. А такая — опасней вдвойне! И поворачиваться к ней спиной, или даже действительно — спать, теперь реально — опасно! Её наигранное отчаяние перешло в стадию расчетливого выжидания. Подходящего момента.
Однако замолкшая девушка вдруг кивнула. Словно бы признавая его победу. Вздохнув, показала взглядом снова себе за спину. Конан тоже кивнул:
— Хорошо. Развяжу. Если, повторяю, обещаешь не болтать, а пить и есть.
Снова кивок.
Пришлось и правда вновь развязать уже основательно упакованные руки, и даже, распустив полосу из простыни, вынуть кляп. Девица проворчала:
— Тебе бы тюремным надзирателем работать. Или палачом. Нет в тебе ни капли сострадания!
Конан сделал вид, что собирается вставить кляп назад. Девица вскинулась:
— Всё-всё! Молчу-молчу! Пью и ем.
Конан чуть пододвинул к ней тряпицу, заменявшую ему скатерть, на которой разложил всё богатство, извлечённое из небольшого на вид, но оказавшегося столь содержательным, свёртка:
— Ну, приятного аппетита. Чего Митра Пресветлый, а, вернее, твой папа, послал!
Когда восстановилось кровообращение в кистях, и руки смогли хоть что-то удерживать, девушка первым делом схватила, стараясь, чтоб руки не дрожали, бурдюк. И, запрокинув голову, влила в себя не меньше литра жидкости. Конан не стал говорить, что нельзя пить сразу помногу, особенно когда мучит жажда — иначе вся столь опрометчиво выпитая жидкость просто выйдет с потом… Ну и через другие пути выхода.
Его задача — не воспитывать, обучать, и призывать к порядку вредную и злобную балованную особу, а просто — сбыть её побыстрее с рук. Поскольку за границу колючих кустов он её уже вынес. Донести бы теперь до какого-нибудь посёлка.
А лучше — довести.
А совсем уж надёжно — до родного дома. Где мать за ней присмотрит: чтоб не наделала новых глупостей.
Сам он кушал не столь жадно, и больше налегал, вот именно — на шашлык, и копчёную утку. Ну и, конечно, хлеб и сыр.
Девушка между тем заткнула пробкой горловину бурдюка, и тоже принялась за еду. Хлеб, нарезанный кинжалом варвара, ломти сыра, ломти ветчины. (Конан был не настолько наивен, чтоб предоставлять девице доступ к своим кинжалам!) Несколько кусочков шашлыка. Орехи и кишмиш. Жевала она торопливо, но тщательно. Значит, с зубами у его подопечной пока всё в порядке — Конан знал, что когда зубы больны, или в них есть дырочки, кишмиш кушать невозможно — сладкое тягучее лакомство набьётся в эти дырочки, вызывая невыносимую боль.
Впрочем, о чём это он? Было бы глупо предполагать, что у любимой доченьки чародея есть какие-то проблемы со здоровьем!..
Поев, и запив съеденное ещё парой-тройкой добрых глотков из того же бурдюка, девица кивнула. На Конана теперь смотрела вполне умиротворённо. Впрочем, его этой показной умиротворённостью обмануть было трудно. Он сказал:
— Пока у тебя руки свободны, почисти-ка зубы! Ты съела много сладкого, а оно разрушает их. Вот тебе палочка дрока. Размочаль коренными зубками кромку, чтоб получилась как бы щёточка, и прочисти. Вот так. — он показал на себе.
Девица, как ни странно, вняла предложению, и зубы прочистила, спросив:
— Ты каждый раз так делаешь?
— Нет. Только тогда, когда, как сейчас, ем что-то сладкое — вроде сушённого абрикоса. Но это случается нечасто.
— А в обычные дни?
— А в обычные дни я довольствуюсь, чем Кром послал.
Если я — в городах — тем, что предлагают в корчмах и постоялых дворах. Если как сейчас, на природе — кабаньим мясом. Олениной. Утятиной. Иногда приходится есть и более экзотическое мясо: зайцев или волков. Я не привередлив: лишь бы это было — мясо!
— Так ты — варвар!
— Да. И горжусь этим. — Конан выждал ещё немного. Сказал, — Ну, готова?
— К чему это? — но то, как она ёрзала по земле, и подкатывала глаза, не позволяло Конану усомниться в том, что готова. Избавиться от жидкости, которая должна была выйти не с потом.
— Да всё к тому же. Воды ты выпила уж больно много. Залпом. Думаю, она тебе… Уже сильно мешает. А ты особа — чародейских кровей. Гордая. Скорее удавишься, чем признаешься, что тебе надо по нужде.
Найда покраснела —
