это нереальная тишина. Здесь настолько тихо, что шепот звучит как крик в огромных пещерах. Ну а если это не самое страшное, что может быть еще? Что, если дальше – хуже? В голову поползли самые ужасные из возможных ужасов. А что, если…?
Вдруг из-под кровати высунулась когтистая цепкая рука и дернула девушку за ногу. Олива сразу же завопила «Бабайка» и влезла на кровать целиком. Но как только это произошло, рука спряталась. Девушка тут же вспомнила детские страшилки про «подкроватного» монстра, и, конечно же, он пришел сюда к ней. Теперь она не была одинока в этой комнате, но присутствие Бабайки не утешало. Монстр не ел детей в сказках, но было страшно выглянуть и проверить, тот ли он, про кого она думает, мало ли это кто пострашнее?
– Эй, Бабайка, уходи! Я невкусная. – начала свой монолог она, даже не понимая, есть ли здесь кто-нибудь кроме нее. Она для правдивости попрыгала на кровати, но никто из-под нее не высунулся. Олива глубоко вздохнула, выражая то ли разочарование, то ли раздражение, смешанное со страхом, и аккуратно свесила голову с кровати. Но никого внизу не оказалось.
– Вот дура! – она хлопнула себя по лбу и снова уселась на кровать, в этот раз подогнув ноги к груди и опустив на них голову. Верить в такую ерунду, будучи практически взрослой? Просто уму непостижимо!
У девушки, кажется, разыгралось воображение, или нет? Она снова подумала про монстра: и вправду, кто-то тихо заскреб. Девушка с силой втянула голову в шею и крепче сцепила руки, обвивающие ноги. Становилось намного страшнее, чем это было до. Еще эта тишина и одиночество… Что только мозг не рисовал: дикие когтистые лапы страшных чудищ, огромные желтые глаза и белые острые зубы, спина со вздыбленной шерстью и иглами на концах хвостов. Прячущиеся под кроватью, вылезающие из стен, ползающие чудища по шторам всплывали в самых ярких образах. Стоп! На шторах? В комнате же нет штор… Девушка перевела взгляд на пустую стену, и на той оказалась едва заметная, колышущаяся серая занавеска, сливающаяся до сих пор со стеной. Олива тут же вскочила, позабыв обо всех надуманных чудищах, и подбежала к серой шторке, она тут же отодвинула ее, но за ней не оказалось окна, лишь жалкая пародия – рама с закрашенными стеклами. Олива схватилась за голову: выхода из комнаты не находилось. Страх снова завладел ею.
Тут же с занавески на нее спрыгнула странная черная тварь и впилась в ее плечо своими когтями. Девушка сразу же завопила, отбросила чудовище и прыгнула на кровать. Она снова поджала к себе ноги и уставилась во все глаза на стены комнаты – ничего вокруг не было, полнейшая пустота, ни живой души. Тварь исчезла. «Неужели мне это все только чудится?» думала она про себя, не забывая оглядываться и всматриваться во все углы.
Снова зашевелилась шторка, и Олива решительно выкрикнула:
– Пойдите все прочь! Я хочу остаться одна!
Она сама не заметила, как громко, истошно завопила. Страх побеждал разум, в это же время росла и злость на происходящее. Ее раздражали эти все испытания, глупые проверки. Хотелось уже спокойствия. Или все-таки ей так только казалось…
После яростного вопля Олива осталась совершенно одна в этой маленькой и душной комнатенке. Никто больше не скреб, не шуршал, не дергался. Безмолвие и дикая тишина поглотили помещение.
Так Олива просидела около часа, но ничего не произошло. Больше не было странных происшествий, находок и пугающих вещей. Девушка молча сидела на серой кровати в серой комнате с серыми занавесками и деревянным полом. Раз в две минуты моргала та самая лампочка. Окно не открывалось, а белая краска не стиралась. Ровная стена не таила в себе никаких загадок, а стол даже не имел ящиков. Землянка за все это время успела обшарить помещение ровно десять раз, и ничего нового не находилось: все та же старая мебель и пыльная занавеска, прикрывающая ненастоящее окно.
Олива даже снова начала думать обо всяких монстрах, но никто так и не явился. Тишина не прерывалась. Девушка бессильно рухнула на кровать и с силой потерла виски. Неужели оставшуюся жизнь она проведет здесь совершенно одна? В этом жутко узком и тесном помещении без окон и дверей, без солнечного света и без людей… В это ужасно не хотелось верить, но волей-неволей приходилось.
Странное, однако, выдалось у нее испытание, и что же за страх оно отражает, что из личных переживаний? Неужели Бабайки и есть те самые «жуткие из жутких»?
Каждая минута тянулась бесконечно долго. Поскольку часов в комнате не было, девушка уже просто потеряла счет времени, и сколько она просидела на этой злосчастной кровати, не имела даже понятия.
Обстановка страшно угнетала. Стены давили, цвет изматывал, а лампочка выводила из себя. Она даже успела пару раз ударить кулаком в стену и поорать изо всех сил, выпуская пар. Попыталась выбить стекло из рамы, но то оказалось обыкновенной картиной – только руку ушибла.
Еще немного, и девушка точно бы начала сходить с ума, потому Олива встала и начала шагами мерить комнату, прокручивая в голове последнюю информацию. В пещере их было четверо. Марк и Вилли попадали раньше нее, начали что-то кричать, а значит, их время испытания пошло. После пришел черед Оливы: девушка почувствовала головную боль и отключилась, очнулась уже здесь – неизвестно где. Сначала ее страхи материализовывались: монстры появлялись из ниоткуда, но после все прекратилось. Прекратилось это, когда она попросила оставить ее в покое и совершенно одну. Одну. Одну?!
Не зря она очутилась в запертом пространстве без окон и дверей, без собеседников. Не зря цвета комнаты были мрачными и угнетающими, а лампочка сводила с ума. Олива попала в свой личный кошмар – мир одиночества. У каждого человека могут быть свои страхи, но никто никогда не хочет быть один. Одиночество – не выход в любом случае. Человек, за счет того, что существо социальное, просто не может жить один. Один человек – не человек, а просто существо. Потому-то ей сейчас так плохо: эта комната – настоящая тюрьма!
Изначально ее попадание в это пространство произошло не просто так. Ее боязнь одиночества, которую она так давно не признавала, привела ее сюда, а монстры лишь сбивали с нужного курса. Девушка еще никогда не задумывалась над тем, чего же боится больше всего на свете. И пускай кому-нибудь ее страх покажется смешным, но в этом нет ничего позорного. Быть одному навсегда – вот, что поистине страшно.
