Елица вскочила резко и босиком метнулась по хоромине, шаря взглядом по полу. Подхватила ушат первый, что попался, и упала на колени, склоняясь над ним. Скрутило всё нутро сильным рвотным позывом — и вечеря едва не вся без остатка оказалась на дне посудины. Елица села на полу, вытирая губы и глядя перед собой неподвижно. И казалось, мысли метались всё какие-то в голове, но в то же время как будто и пусто в ней было. Легко так, хорошо.
— Чего это ты, княжна? — совсем рядом раздался растерянный голос Миры, которая вернулась уже в избу с ведром, полным воды из колодца — чтобы за ночь нагрелась для умывания.
— Чего я? — Елица подняла к ней лицо.
Челядинка пожала плечами.
— Сидишь на полу. Стошнило тебя, а ты улыбаешься.
Она подхватила испачканный ушат и обратно во двор отправилась — сполоснуть. Не поняла ничего — да и ладно. Главное, Елица сама всё уразуметь смогла. Недаром трепало её последние дни — то в жар, то в озноб. И усталость такая страшная давила, что пожалела она не раз, как отправилась в путь далёкий до Радоги. И захотелось так к Ледену бегом броситься, рассказать обо всём, да побоялась — вдруг ошиблась всё ж?
Но нет, чувствовала она теперь ясно: дитя от любимого в ней всё же зародилось. Теперь осторожнее вдвойне надо быть, хоть и горько от того становилось, что с Леденом придётся и вовсе отдельно быть невесть сколько. Да и сам он не пожелает опасности её подвергать.
Наутро послала Елица Миру в соседнюю избу, чтобы та кликнула княжича немедленно. Челядинка и с прошлого вечера посматривала на неё подозрительно, а тут и вовсе покосилась пытливо: и так, видно, хотелось ей расспросить Елицу о виде её загадочном, о случае вчерашнем — да не её это дело, коли та не хочет сама рассказывать.
Леден пришёл быстро, даже не подпоясался толком — на ходу в порядок себя приводил. Сунула и Мира нос в избу — да пропала тут же, как Елица махнула на неё рукой, прогоняя.
— Случилось что, Еля? — княжич остановился подле неё, тронул за плечо легонько.
И тут же загорелись щёки от мысли одной, что сказать ему надобно. Хоть ничего особого в том и нет. Елица вертела весть радостную в голове так и эдак всё утро. Разбегались все слова ещё пуще от того, что мутило её перед утренней крепко — да после прошло всё, кажется.
— Случилось, — она повернулась к нему, оставив на столе протёртый рушником кувшин, в который собиралась воды налить.
Леден голову чуть набок склонил, шаря взглядом по её лицу, наверное, глупому в этот миг. Обхватил его ладонями — и Елица глаза прикрыла от того, как колыхнулась в груди пером мягким нежность к нему. Такая необъятная, что плакать хочется. Чувствовала она кожей шрам на руке его, грубый, только недавно совсем заживший. И то, как неловко двигается ещё кисть порезанная острой сталью.
— Я ребёнка от тебя жду, Леден, — она разомкнула веки.
Так легко нужные слова пришли вдруг, словно сами в горле родились. Княжич вскинул брови неверяще, впились его пальцы в щёки легонько. А по губам поползла вдруг улыбка, пока ровные белые зубы не показались. Кажется, никогда он так не улыбался. Ни слова не говоря, Леден обхватил её за талию и к себе прижал настолько крепко, что вздохнуть нельзя. Они стояли так долго, молча — да что тут ещё сказать можно?
И всё чудилось, что Леден обязательно всё чувствует. И что он сам понял бы рано или поздно — да хотелось самой ему о том поведать. И давило теперь что-то в груди, словно распирало изнутри — всё вокруг хотелось обнять вместе с Леденом: и челядинку, которая сердито в сенях топталась, и кметей всех, которые уже собирались скоро выезжать.
Теперь уж твёрдо велел Леден Елице в телеге вместе с Мирой ехать. Вот тогда-то та совсем обо всём догадалась: просветлел её взгляд, и лицо стало такое хитрое, как у девчонки, которая ленту у сестры старшей умыкнула, чтобы с парнем на свидание сбегать.
И остаток пути до Велеборска показался на диво лёгким. Как будто от высказанных слов и радости отступило даже недомогание. И как часто глядел на Елицу Леден раньше, а теперь и вовсе, казалось, никто отвлечь его не сможет, никто в сторону и на полсажени оттеснить. Стражем верным он ехал рядом с телегой всю дорогу, а кмети посматривали на него с любопытством. Только Брашко не смотрел: видно, он лишь и знал всё. А потому каждый раз, как не успевал княжич оказать заботу невесте, так отрок оказывался тут как тут: то поддержать под локоть, то спросить, как она себя чувствует. И оттого невольная улыбка то и дело наползала на губы.
В Велеборске не стали задерживаться надолго. Передохнули всего седмицу: хотела Елица в спокойствии провести это время, дать телу ощутить уют дома, стен надёжных, а не трепет колышущихся тканин шатра. Мира так и кружила рядом, всё заглядывала в лицо вопросительного и улыбалась загадочно, давая понять, что малая тайна Елицы ей известна, но выспрашивать она сама ничего не станет, коли та рассказать не пожелает. И благодарить её за то уже можно было, что не пустила она слухов по детинцу. Хоть и знала уже Елица наверняка, что тяжела, а всё ж не хотела слишком рано кому-то лишнему о том говорить. А уж совсем уверилась, как не пришла в срок кровь лунная.
Задержало ещё на пару дней возвращение в Велеборск Радана вместе с Веей, которая опекала его исправно всё это время. Наставница кинулась опрометью к Елице, как увидела, что та на крыльцо вышла встречать.
— Что творилось тут, я слыхала, — забормотала она сбивчиво, хватая её за руки. — А Любогнева как горюет — страшно.
Елица сжала ладони Веи пальцами.
— Мы с Леденом отправимся в Остёрск скоро. Уже собираемся. Останусь я там неведомо, насколько. Но до осени ещё приеду сюда. Я ведь замуж за княжича, наследника стола, выходить собралась. Теперь место моё рядом с ним.
Наперсница покивала и в сторону отошла, позволяя с братом поздороваться. Уж до того Радан за эти седмицы подрос, вытянулся — почти и не узнать теперь. Оставался он в Велеборске, как князь будущий. Елице только за ним присматривать нужно будет вместе с Доброгой, который пообещал воспитать из мальчика настоящего воина и правителя. И не было причин ему не доверять.
Как поговорили ещё обо всем грядущем с воеводой, так решили, что пора и в Остёрск собираться. Ждало их там дело самое важное. Вернее, по дороге к нему. Как ни хотелось навсегда забыть о том капище старом, а всё равно придётся наведаться туда. Не хотела Елица долго с тем тянуть. Раз уж сомнений в том больше не оставалось, что готова она вернуть Сердце на землю, где ему быть положено, где править будет муж её будущий.
И страшило то, что случится там, ведь Елица не знала особых обрядов, не ведала толком, что делать ей надо, чтобы всё завершилось удачно. Но надеялась, что подскажет наитие, а может, вмешается и воля Лады самой.
Разбудил её в то утро, как отправляться они собирались, сам Леден. Нежданно — а оттого ещё слаще стало такое пробуждение. Почувствовала сквозь сон Елица касания губ осторожные — по скуле, щеке до самого уголка рта. Она повернула голову вяло, ещё не понимая, сновидение это или явь — и приняла поцелуй мягкий, но будоражащий.
— Просыпайся, Еля, — пронёсся шёпот отрывистый.
Она обвила шею княжича руками, не желая отпускать. Ахнула Мира, которая пришла уже Елицу будить — да опоздала. Смутилась, наверное, но было всё равно. Только жаль стало, как разомкнул поцелуй Леден и выпрямился. И тогда уж она увидела перед собой глаза его ясные.
— Негоже, княжич... — заворчала было челядинка.
И как будто обида застарелая, да позабытая уж, вновь в её голосе колыхнулась.
— Знаю, что негоже, — он усмехнулся и поднялся с края лавки Елицы, куда присел. — Только не утерпеть никак. Собирайся скоро, Еля. Ждём тебя.
Она и собралась, как могла, быстро. Всё уж готово было с вечера в дорогу новую. Там и выехали из ворот, как едва поднялось Дажьбожье око над лесом, бросило лучи поверх стены детинца, заливая двор тягучей бронзой.
Потянулся путь меж весей, что помалу возрождались после набегов зуличан да косляков. Много ещё горя пережитого сохранилось в них, да жизнь всё залечит временем, а уж в воле тех, кто дальше править будет в княжестве — не допустить других мучений люда, что в нем живёт. Елица хотела, чтобы было так.
