— Нет, — бросила Морана, и мрак окружающий вдруг принял очертания женской фигуры. — Жить будешь долго, княгиня. Детей родишь. Не одного.
— Не переживу, — она усмехнулась горько. — Других — не смогу.
— Сможешь, — уверенно отрезала Богиня. — Увидела я достаточно. Узнала многое. Ты Ледену жизни дала больше, когда касалась его только, чем я, когда от смерти его берегла. За тебя держится. К тебе одной возвращается.
— Надолго ли? Твоей волей…
Снова качнулась мгла под спиной, мазнула холодом по коже. Елица взмахнула руками, боясь сверзиться с ненадёжного ложа в неведомую бездну.
— Отпускаю его. Совсем. Пусть живёт так, как сможет. Ни милости больше не будет ему моей, ни неволи.
И до того слова эти твёрдо прозвучали, словно гранитной плитой придавили. Осознанием странным, а оттого почти болезненным: неужели всё?
— Неужто не станешь больше терзать его? — не поверила было Елица.
Очертилась фигура Мораны яснее, словно приблизилась она, выплыла чуть больше из скрывающего её марева.
— Не стану. Но и всё, что дала ему — заберу. Потому что ты одарила его больше. А он — тебя. Из меня силы тянул, чтобы жила ты. Никогда такого не было, чтобы кто-то сумел сильнее Навьей воли стать.
Она вновь отшатнулась, пропала в густом пепельном облаке. И стал туман рассеиваться помалу, становясь светлее, будто дым давно потухшего костра.
Елица вдохнула резко — и открыла глаза. Оказывается, лежала она на лавке удобной, не банной, уже укрытая одеялом мягким, чистым — сама вся отмытая от пота и крови. Причёсанная аккуратно — и когда только женщины всё это сотворить с ней успели?
— Ты так крепко спала, — прозвучал в уютной тишине голос ровный, помертвевший, видно, от беспрестанных тревог. — Так спала, что тебя как угодно поворачивай — не просыпалась. Два дня… Боялись сильно.
Подошла Вея, вытирая руки рушником чистым. Усталая, серая, будто полотно застиранное. Подала воды сразу, зная уж, что это Елице сейчас всего нужнее. Та напилась вдоволь, обвела взглядом хоромину свою, где лежала, и зацепилась за колыбель, исчерченную знаками обережными. Теперь Леля её дитя хранит. А Елицу саму — муж её.
— Зато выспалась, — она медленно села, морщась от резкой боли между ног.
— Да уж выспалась, — усмехнулась наставница хмуро. — Князь чуть с ума тут, под дверью твоей не сошёл. Кормилицу пришлось искать спешно. У тебя-то молока не пришло.
— Придёт. Ледена ко мне позови.
Вея ушла, а после скоро ворвался в горницу князь. С глазами бешеными, налитыми бессонными ночами и страхом, что поселился в них давно уж. Ничего он не боялся в жизни. А вот жену потерять — да. Неосторожно хлопнул дверью, да спохватился, замер, глянув на колыбель — но ребёнок спал крепко.
— Еля… — он подошёл, приглядываясь к ней пристально.
Она протянула руки к нему навстречу, ни слова не говоря, просто желая ощутить себя в его объятиях. И он понял всё, сел рядом, подхватил и перетянул к себе на колени. Елица прижалась к нему, глядя то на огонёк лучины на столе рядом, то на колыбель, что легонько покачивалась на подвесе. Миг тишины объял их с Леденом — и ничего не нужно было говорить: всё понятно и так. Но Елица всё ж подняла лицо к мужу, коснулась кончикам пальцев его щеки.
— Свободны мы теперь, — улыбнулась, чувствуя, как натягивается до хруста кожа сухих губ.
Леден поймал её ладонь и прижал к своей груди.
— Знаю.
КОНЕЦ
