Как собрались наконец все, кто должен был, заговорил первым волхв из святилища Остёрского: давеча он требы принёс большие на капище Перуна, чтобы спросить его совета, кому из братьев должно стол княжеский отдать. Никого, кроме других волхвов, на обряд тот не допустили, и ждали теперь слова волховьего все, затаив дыхание. Порой его лишь хватало, чтобы решить судьбу одного из сыновей, как и случилось однажды с Знаславом и Светояром. Тогда и веча-то долго не было: узнали люди, что Перун огонь свой опустил на чашу старшего сына — так и порешили. Чего языками зря молоть?
Вышел вперёд, встал перед Леденом и Чаяном, повернувшись лицом к толпе, волхв Ёрш, не молодой, да ещё не совсем старый муж. По ним, жрецам Богов, не всегда и понять можно, сколько им лет накапало. Он качнул своим посохом с оловянными подвесками на сучковатом навершии, опираясь на него удобнее — и те тихо зазвенели, словно капель по весне.
— Справил я требу щедрую Перуну, — начал он размеренно и как будто задумчиво слишком. — Ждал, как опустит в одну из чаш огонь свой Громовержец. Жгли девять костров вокруг него, видели девять зарниц над лесом, с южной стороны. Девять кругов обошли по святилищу посолонь и девять раз обратились… И никакого ответа я не получил.
Толпа вздохнула, как одна большая грудь богатыря. Ощутимо разлилось в стороны разочарование людей, непонимание, как такое могло случиться. Ведь ни разу ещё не бывало такого, чтобы Перун не пожелал знак свой подать, выбрать того из достойных праправнуков. А тут… Как понять теперь?
Даже сам волхв, похоже, того не знал. Он стоял, вцепившись обеими руками в свой посох и молчал теперь, сказав, видно, всё. Но посадские вместе боярами таращились на него, словно ждали, что он ещё что-то поведает, развеет сомнения.
— Может, попутал ты что, Ёрш? — выкрикнул кто-то из толпы. — Может, был всё ж огонь, да ты решил, что выбор Перуна небе неугоден?
Волхв обернулся на зубоскала, но тот либо хорошо спрятался, либо и вовсе поспешил сбежать. Да его, верно, остановили бы.
— Раз Перун волю свою не изъявил, значит, нам решать теперь. По-людски, — нарушил повисшее на вечевом поле молчание воевода Забура. Голос его громкий и сочный — таким только приказы и отдавать — пронёсся над головами посадских, и те зашевелились наконец, сбрасывая оцепенение. — Я считаю, что старший сын Светояра должен стол княжеский занять. Уж это право никто из Богов не может оспорить.
Неуверенный одобрительный гомон прокатился по толпе. Сложно сказать что-то против Богами данного права первому сыну место отцовское перенимать. И казалось уже, что вот оно, решение — принято. Погалдят люди, и тем всё закончится, как бояре поддержат воеводу. Но рокот десятков голосов стих, а вместо него раздался вдалеке тихий раскат грома от надвигающейся грозы. Сизые, точно ворохи журавлиных перьев, тучи нависли над лесом и поползли, захватывая ясный с утра небосклон кусок за куском, словно пожирая.
— Это ли не знак Перуна? — вскинул руку к небу Ёрш. — Он согласие свое даёт на то, чтобы старший сын Светояра княжил!
Люди позадирали головы, наблюдая за медленным наступлением темноты, что тащили вслед за собой набрякшие от готового пролиться дождя тучи. Послышались отдельные выкрики в поддержку слов волхва. Но многие и молчали. Да Чаян всё равно приосанился, затоптался в ожидании и на Ледена покосился.
В тягость было стоять здесь неведомо зачем. Только взгляд один ещё держал его от того, чтобы не оборвать вече, отказавшись от всего своим словом. Смотрела на него Елица. То и дело касался её взор кожи — ощутимо, до странности ласково. Словно жалела она его, что ли? Но сейчас жалость её не раздражала, не злила, а будто придавала сил оставаться на месте и ждать решения, как того требовал закон.
— А может, это гнев его? — выкрикнул кто-то из толпы. — Может, не хочет Перун, чтобы Чаян князем стал — вот и злится?
— И верно, — поддакнули с другой стороны, — какой из него князь? Когда он жену свою любую убьёт, коли дитя родить той надо будет?
Чаян стиснул зубы едва не до скрипа. Вперёд шагнул уже вступаться за себя самого, но смолчал покамест.
— А я согласен с людьми, — выступил среди бояр ещё один муж, высокий, седоголовый Проскей.
— Что же? — взъелся тут же воевода. — Ледена на княжение предложишь? Так он, кажись, не лучше будет, коли о наследниках говорить. И вовсе пуст, что кувшин старый — никого зачать не может.
— Проклятие снять бы. Да как?.. — рассудил о своём Ёрш.
Тут и Ледена в груди раскалённой кочергой царапнуло. Стоят, судят, что на торгу, какого жеребца лучше взять, да всего изъяны находят, чтобы цену сбить. Он встал рядом с братом. Тот повернулся к нему, тая злой огонёк в глазах, и вдруг ко всем обратился:
— Всем ведомо, что проклятие на нас, это верно, — И люди притихли совсем. — Да мы снимем его, как Сердце Лады отыщется. А то, что скоро это случится, в том и сомнений нет никаких. Когда это немочь бездетная какому князю править мешала? Наука та не между ног болтается, а здесь, — он постучал себя пальцем по виску. — А уж остальное приложится. И решится как-то. Что Леден в силе полной, годами молод, что я. Так что вы уж прекратите в штаны нам заглядывать, кто что может. Я отступаться не собираюсь. У меня и невеста есть достойная — любому о такой только и мечтать!
— Я дочь свою за тебя, душегуба, не отдам, пока ты неделю свою не скинешь! — хмыкнул громко Еримир, проталкиваясь к Чаяну ближе. — Хоть и не ты в том виноват, а всё равно. Вот как станешь мужик мужиком, там и решим всё.
А у самого лицо так и залоснилось от удовольствия — оттого, что дочь его за невесту принял. Видоков, вон, много, попробуй теперь на попятный пойти.
— А я не о твоей дочери говорю, Еримир, — безмятежно улыбнулся братец. — Уж прости. Княжну Елицу я в жёны возьму, как всё наладится, как истечёт срок её вдовства.
И нельзя было сказать, что никто такого не ожидал. Особливо княгиня, что на высоком стуле с резной спинкой восседала: уж так побелело её лицо, и губы сжались гневно. А всё равно рты люди пораскрывали — и все, как один, вытаращились на Елицу, которая от вести такой только за повой, вокруг шеи обёрнутый схватилась.
— Я согласия своего тебе не давала, — сказала она твёрдо, но не повышая голоса. — Как и права за меня решать.
— Сама понимаешь, что так всем лучше будет, — мягко проговорил Чаян, ничуть не смущаясь. — И я доли себе другой не желаю. И жены другой, кроме тебя. Так перед всем людом и говорю!
Леден прикрыл веки на миг — только потом заметил — так ударило его где-то в груди. Изнутри да до хруста рёбер. А как распахнул он глаза снова — столкнулся с взглядом материнским. И черты её вдруг смягчились. Она покачала головой, укоряя Чаяна за опрометчивость и поспешность, но яриться вдруг перестала. Смолчала и Елица, потупив взор да слушая тихие слова наперсницы, что та говорила сейчас размеренно, склонившись к её уху.
— У Ледена, я знаю, тоже невеста есть, — встала вдруг княгиня, и все повернули головы к ней. — Боярышня из княжества Велеборского. Вышемила Чтиборовна. Дева во всём достойная. И любит его, ждёт, как вернётся за ней.
И только подивиться осталось, откуда она всё это разузнала. Да большого труда на то не надобно, если уж сильно хочется выведать. Уж тем паче о сыновьях. Да только раздражение внутри качнулось от того, что и от себя она приукрасила. Неведомо зачем: видно, невестами бояр не задобришь.
— Мы не обручены ещё, — буркнул Леден, совладав с пересохшим, словно кусок тряпки, языком и резкой, как взмах клинка, вспышкой гнева.
— Ну и что? — улыбнулась Любогнева обезоруживающе. — С отцом её уговориться легко можно. А как только закончишь дело свое великое, так сватов заслать в Логост недолго.
— Вот как дело завершу, там и видно станет, — не желая покупаться на её ласковый голос и непрошенную заботу, бросил он.
Люди заговорили тихо и озадаченно, вновь не одобряя его резкий тон и неуверенность, с которой он о собственной невесте говорил. Да и пусть их! Лгать, как Чаян, не спросив желания той, кого в жёны взять хочешь, он не собирался. Хоть и права матушка: Вышемила, верно, ждёт его.
