ее тело. Я смотрела на ножницы в ее руке. Знала ли она, что это
я убила Фертига?
– Тебя не хватало за ужином, – отважилась я.
Джалейн не повернулась ко мне. Раздался резкий треск ножниц.
– Сомневаюсь.
Я решила, что лучше сразу перейти к сути дела:
– Мне жаль, что так вышло с Фертигом.
Она повернулась, шурша крошечными листьями.
– С чего бы тебе сожалеть? Он чуть не убил тебя. – Она посмотрела на мою шею, где синяки приобрели новые оттенки фиолетового.
– Мне жаль, потому что ты любила его.
– Фертига? – Ее губы искривились от презрения. – Я не любила его. Ты так думала? Ты пришла утешить меня?
Она рассмеялась. Ее рот сжался в жалкую улыбку.
– Мне льстили его ухаживания. Вот и все. Мне было приятно. – Странно было слышать глубокую горечь в ее голосе. Это старило ее. – Все это казалось безобидным. Он был забавным. Я даже задумалась, не приглядеться ли к нему получше. Я тянула время, играла с ним, потому что он отвлекал меня от скучной рутины.
Она бросила ножницы на стол, и ее взгляд снова погрузился в далекий мир.
– Но, как оказалось, это он играл со мной. Использовал меня. Он говорил, что любит меня, и я поверила. Доверчивая дурочка.
Я сглотнула.
– Любого можно обмануть. Никто тебя не винит.
– Джейс винит. Вот почему он отстранил меня. И он прав. Я виню себя. Я подвела семью.
– Мы все совершаем ошибки, Джалейн. Но мы должны двигаться дальше. Приходи сегодня на ужин. Пожалуйста. Твоя семья остается семьей. И они тебя ждут.
Она смотрела на меня с горечью. Я видела ее желание быть прощенной, но простить себя – совсем другое дело. Ее боль пронзила меня насквозь, а ее чувства показались слишком знакомыми.
– Я подумаю. – Она отвернулась, все еще неуверенная, и схватила метлу, прислоненную к стене.
Я ушла, слыша шуршание листьев. Джалейн подметала пол, блуждая в мире, наполненном ее стыдом, и я сомневалась, что проблема ее прихода на ужин решена.
Душная лестница, казалось, никогда не закончится. Я думала, что больше не смогу сделать глубокий вдох. «Я подвела семью».
Я мчалась к последнему лестничному пролету, вытирая пот со лба, и наконец вышла на прохладную площадку. «Они не моя семья», – напомнила я себе.
Глава сорок девятая. Джейс
– Клянусь! Я не торгую людьми! И никогда этого не делал!
Спустя час допроса – при помощи садовых ножниц, нависших над его пальцем, – Зейн признался, что забрал мать Кази.
– Она была голодной нищенкой! Ее ждала хорошая жизнь!
Так торговцы людьми оправдывали свои действия.
– Так вот зачем ты ее накачал? Зачем был нужен ее ребенок?
Зейн переменился в лице. Наконец до него дошло, кого он видел в саду. Не призрака, а ребенка похищенной женщины. Его глаза метались, ища выход. Но выхода не было. Он был привязан к стулу и окружен пятью мужчинами.
Зейн посмотрел на меня.
– Это случилось однажды. Только один раз.
В его голосе слышалось напряжение. Он пытался ухватиться за любой шанс. Зейн крал людей десятки раз, но даже одного раза было слишком много. Один раз навсегда изменил жизнь Кази и ее матери.
– И чем ей стало лучше? Кому ты ее продал?
Его глаза расширились. Я видел, как в них зарождалась ложь.
– Я не продавал. Она умерла в пути. Я же говорил – она была слабой и голодной.
В тот момент Зейн больше боялся кого-то другого, чем меня. Что ж, это мы быстро исправим.
Я не сомневался, что он имел отношение к охотникам, прибывшим в Хеллсмаус. Он до сих пор на них работал.
Я наклонился, положив руки на подлокотник его кресла, чтобы он мог видеть только мое лицо.
– Скажи мне, Зейн, ты знаешь Фертига?
Тот кивнул.
– Он мертв. Он и вся его банда. Они не вернутся. Тот, на кого ты работаешь, получил серьезный удар. Но я хочу, чтобы он и его люди ушли. Скажи мне, кто они, и мы с тобой что-нибудь придумаем.
Зейн покачал головой.
– Я ничего не знаю!
Я отступил назад и бросил взгляд на Тиаго.
– Семья ждет. Мне нужно вернуться к ужину. Если к моему приходу он лишится кончиков пальцев – ничего страшного. Мы перейдем к ногам. Следите, чтобы он не истек кровью. Пока мы не получили ответы, он нужен нам живым.
Я повернулся и направился к двери, а Тиаго тем временем поднял садовые ножницы.
– Подождите! – закричал Зейн, борясь с узлами и раскачивая стул. – Некий Деверо дал мне мешок денег и сказал, чтобы я нанял охотников! Это было в переулке за пабом! Было темно. Я никогда не видел его лица. Это все, что я знаю! Клянусь! Он не сказал, на кого он работал!
Я остановился у двери не оглядываясь. Кузнец погиб из-за Зейна. Бесчисленное количество жизней было украдено. Мы с Кази чуть не погибли.
– Это только начало. Мы поговорим подробнее, когда я вернусь. Тиаго, ты тоже можешь пойти на ужин. Мы повременим с его пальцами.
Через несколько часов Зейн будет уставшим, голодным, обезумевшим от страха. У него будет время переосмыслить, что ему дороже – пальцы или люди, которых он защищал. В нем не останется лжи. Я не сомневался, что к тому времени он вспомнит больше имен.
* * *
Я вытер волосы полотенцем и остановился перед зеркалом, глядя на татуировку так, словно видел ее впервые. Я принял ванну, пытаясь смыть отвращение. Я провел рукой по плечу, груди, крыльям, словам, внимательному взгляду птицы. Мы можем настолько охладеть к вещам, что перестанем их замечать. Когда в последний раз я по-настоящему смотрел на татуировку? «Защищай».
Отец стоял надо мной, пока мне набивали каждое перышко, каждый коготь, каждую букву. «Защищай и оберегай, – говорил он мне. – Это твоя суть. Это то, что всегда было в твоей крови, Джейс. А теперь это в твоем сердце».
Грейсону Белленджеру пришлось защищать двадцать два человека и хранилище. Дозор Тора рос. Семья росла. Теперь мне предстояло защищать сотни, тысячи людей. Целый город. И благодаря бирже мир Белленджеров продолжал расширяться. Я дал кровную клятву оберегать поселение венданцев. И, видимо, иногда мне придется также защищать людей, которых я никогда не видел, людей на другом конце континента, которых никогда не узнаю, – таких, как Кази и ее мать.
Сейчас я думал о Гарвине, о вопросах, которые мы не задавали, а должны были. Они прозвучали сегодня утром на нашем семейном собрании. Я столкнулся с выступлением против введения новых правил для
