Измена по контракту
Таня Володина
Пролог
— Ты что, подсматривал за мной, хулиган малолетний?
Я отшатываюсь от двери в ванную комнату, словно ошпаренный.
— Я не подсматривал! Дверь была открыта!
— И что теперь? Надо пялиться на меня? Я моюсь с открытой дверью, потому что не выношу духоты, а вентиляция не работает. Твой папаша никак не удосужится позвонить мастеру.
Она сдёргивает с батареи полотенце и обматывает вокруг торса. Сверху едва прикрыты соски, а снизу темнеет аккуратный треугольник волос. Это слишком маленькое полотенце, оно годится только для мужчин — обвязать бёдра. Или на голову намотать. Для женского тела оно чересчур узкое, ничего не закрывает, кроме живота. Она специально его выбрала. Чтобы я всё увидел. От этой мысли кровь мощно и некстати приливает к лицу и члену. Я соединяю руки перед собой в замок, надеясь скрыть эрекцию.
Но она всё замечает.
Усмехается полными губами:
— Ты красный, как помидор. Первый раз видишь голую женщину?
— Нет, конечно!
— Ах, ну да! Вчера ты тоже за мной подсматривал. И позавчера. И на прошлой неделе.
— Да не подсматривал я за тобой! — мой голос дрожит, потому что я вру. Во-первых, подсматривал, а, во-вторых, она и правда была первой голой женщиной в моей жизни, если считать живых женщин, а не порноактрис в интернете. — Не могу же я ходить по квартире с закрытыми глазами, пока ты моешься?
Я пытаюсь говорить грубым низким голосом, но у меня не получается. Какой же я придурок! Мне бы проскользнуть по коридору в свою комнату и запереться до вечера, пока отец не вернётся с работы, но я стою и терплю язвительные насмешки. Я просто не могу уйти. Ни за какие деньги, ни за какие сокровища мира, пока она стоит передо мной с мокрыми волосами, вся в капельках воды, близкая, полуобнажённая, в облачке пара, со смеющимися губами. Маленькая, мне до подбородка, но дерзкая и бесстыжая. Яйца начинает ломить от желания.
— Хочешь меня? — спрашивает она.
— Ты охренела? Нет!
Я прикрываю пах ещё тщательней, но этот неуправляемый стояк уже не скрыть. Она откровенно рассматривает бугор на моих спортивках, а я дышу открытым ртом, как будто взбежал на десятый этаж без лифта, и чувствую себя полным и окончательным ничтожеством.
— Ну ладно, — говорит она, — тогда проваливай, мелкий трусишка. Не путайся у меня под ногами. Иди учить уроки.
Она отворачивается к зеркалу и берёт массажную щётку. На красивом лице смесь разочарования и удовлетворённости, словно она ничего другого от меня и не ожидала. Конечно, я же трус. Малолетний извращенец, тульское чучело и девственник впридачу.
Я делаю глубокий вдох и переступаю через порог ванной комнаты. Наваливаюсь со спины на свою мучительницу и хватаю её за грудь. Она мягче и нежнее, чем мне представлялось.
— У меня нет уроков, я давно уже не школьник, — шиплю я в ухо с золотой серёжкой-цепочкой. — Я студент архитектурно-строительного университета, лучший на курсе. Ты прекрасно об этом знаешь. И запомни, я ничего не боюсь. Ещё раз назовёшь меня трусом, я тебя… Я тебя…
В голове стучит пульс от собственной наглости, перед глазами плывёт. Мне не хочется причинять боль папиной сучке, это не в моей натуре, но отступить — проявить постыдное малодушие. Она будет троллить меня до скончания века, если я дам заднюю. Я цепляю пальцами полотенце и срываю его. Она взвизгивает, разворачивается и засаживает мне расчёской по щеке. Это больно! Из глаза с той стороны, куда пришёлся удар, брызгают слезы.
— Что «ты меня»? — спрашивает она, подступая ко мне вплотную с расчёской в руке. — Ударишь, толкнёшь, изнасилуешь? Или, может быть, папочке нажалуешься, что злая тётя обижает бедного мальчика?
— Нет-нет, прости, я не хотел… — с меня мигом слетает воинственный настрой.
Она голая. Совсем не стесняется. Я отвожу взгляд, смотрю на белый кафель, на коврик под ногами, но всё равно её нагота отпечатывается у меня в мозгу. Мне кажется, я сейчас кончу.
— А чего ты хотел? — спрашивает она и неожиданно лупит щёткой по другой щеке.
Гладкая деревянная поверхность попадает по скуле, я ахаю, боль такая, словно я врезался лицом в бетонную стену.
— Я не знаю. Ты мне нравишься! — выпаливаю я.
— Я жена твоего отца!
— Не жена! Просто очередная подружка, которая моет пол в его квартире и готовит суп. Вы даже спите в разных комнатах.
— Ты идиот? — спрашивает она почти с жалостью. — То, что мы спим в разных комнатах, не означает, что мы не трахаемся.
— Вы не трахаетесь, — упрямо отвечаю я, стараясь не смотреть на большую грудь с торчащими сосками. И добавляю с придурковатыми детскими интонациями: — Могу на что угодно поспорить.
Ага, на шоколадное яйцо с голубым бегемотиком. Какой же я ушлёпок! Подсматривал за женщиной, грубил ей, напал в душе и нёс всякую херню.
— Ну, допустим, ты прав. Секса у нас не было с тех самых пор, как ты тут нарисовался. И что с того? — отвечает она спокойно. — Хочешь стать моим любовником?
— Нет! Да. Я не знаю…
— Мне не нужен любовник, — тянет она задумчиво. — Это против моих правил, я не какая-то там шлюха.
— А кто тебе нужен? — я сглатываю, в горле пересохло.
Голова кружится от того, что она стоит передо мной абсолютно голая, не смущается, не прикрывается, не визжит, чтобы я проваливал. Покачивает грудью и бёдрами. Это как во сне, только лучше. Член вот-вот взорвётся, а кости лица ломит от боли. Эта массажная расчёска слишком твёрдая, чтобы лупить ею по морде. По заднице — ещё куда ни шло… Ох, о чём я думаю? Господи, я и правда дебил, мать была права.
— Мне нужен тот, кто будет выполнять мои просьбы, не задавая глупых вопросов.
— Я согласен.
Она вздыхает. Натурально или притворно — не разобрать.
— Я тебя не разочарую, — добавляю я, понятия не имея, о чём мы договариваемся и на что я подписываюсь.
Я согласен на всё. Мне так хочется к ней прикоснуться, что я готов землю грызть, лишь бы подползти к её ногам с накрашенными ногтями. На них облупившийся розовый лак, но меня это не отталкивает.
— Ты ничего не умеешь.
— Я быстро учусь. Я окончу универ за три года, вот посмотришь.
Она фыркает и внимательно меня разглядывает. Я стараюсь убрать с лица маньячное выражение и выглядеть более нормальным, чем я есть на самом деле. Это сложно, но, кажется, мне удаётся её обмануть.
— Ты урод, ты в курсе? — спрашивает она. — Твой отец симпатичный старикан, а ты как вампирёныш из гробницы, который никогда не вылазит на солнце. И глаза у тебя странного оттенка — то карие, то серые, то вообще не понять какие.
Я даже знаю название этого оттенка в немецком цветовом стандарте — серая умбра, номер 7022. Но ей не говорю. Она не художник, не архитектор, не дизайнер интерьеров, для неё эти цифры прозвучат лишним доказательством моей чокнутости. Она типичная домработница с упругими сиськами, которая надеется заарканить холостого декана, известного своими многочисленными браками. Он женился на всех своих любовницах, кроме моей матери. Спасибо, что хоть признал внебрачного сына и платил алименты, на которые мы в Туле жили всей семьёй, — мама, я, отчим и две младшие сестры.
— Я не вампир, просто нет времени гулять, — говорю я, машинально касаясь горящей скулы.
Наверняка красная, как люминесцентно-красный 3024. Она отводит мою руку и гладит по щеке.
— Больно?
— Нет, — вру я.
Задерживаю дыхание, чтобы не спугнуть женские пальцы. Впервые ко мне прикасается чужая женщина — не мама, не бабушка, не сестра и не пьяненькая одноклассница на дискотеке.
— Будешь моим рабом? — спрашивает она так, словно для неё это обычное дело — брать в кого-то в рабство.
— Да, — выдыхаю я.
— Ты знаешь, что это означает?
