— Я пас, — говорю, ставя курицу в духовку. Он пожимает плечами и облизывает палец.
Достаю из холодильника сладкий горошек и молодую картошку и загружаю их во встроенную пароварку, повернув несколько тумблеров, запускаю процесс готовки.
Усевшись на столешницу, с легкой улыбкой наблюдаю за ним.
— Нравится?
Он замирает с пальцем в банке и смотрит на меня.
— Я могу объедаться этим до тошноты. — Он зачерпывает очередную порцию.
— Тебя уже тошнило?
— Нет, пока нет.
— Ты не хочешь остановиться сейчас и оставить место для хорошо сбалансированной еды, которую я тебе готовлю?
Я борюсь с улыбкой. Он — нет. Ухмыляясь, он медленно завинчивает крышку.
— Детка, ты что, пилишь меня?
— Нет, я задаю тебе вопрос, — поправляю его. Я не хочу быть из тех, кто пилит.
Он начинает кусать губу, внимательно наблюдая за мной, его глаза сверкают. Дрожу с головы до ног. Я знаю этот взгляд.
— Мне нравится твоя толстовка, — тихо говорит он, пробегая глазами по моим голым ногам. Она слишком велика и прикрывает зад. Вряд ли это сексуально. — Люблю, когда на тебе черное, — добавляет он.
— Да?
— Да, — спокойно отвечает он.
Он снова меня отвлекает. Мне нужно как следует его накормить, и мы должны обсудить тот факт, что завтра понедельник, и мне нужно отправляться домой и на работу. После его хитрого трюка с внесением на банковский счет «Рококо Юнион» нелепо завышенного аванса, я беспокоюсь, что он будет настаивать на своей необоснованной просьбе, чтобы я ежедневно работала в «Поместье».
— Завтра понедельник, — говорю категорично. Не знаю, почему выбрала именно этот тон. Категоричность в противоположность чему?
— И? — Он складывает руки на груди.
Что я могу сказать? Не будет ли слишком много просить его быть разумным в отношении моего требования вести дела с другими клиентами? Он открыто признался, что не любит делить меня ни в социальном, ни в профессиональном плане.
Барабаню пальцами по столешнице.
— И, ничего, просто хотела узнать, какие у тебя планы.
Замечаю на его заросшем щетиной лице мимолетный проблеск паники, и мгновенно волнуюсь о надвигающихся завтра страданиях.
— А какие планы у тебя? — спрашивает он.
Смотрю на него, как на тупоголового.
— Работа, — отвечаю, наблюдая, как он терзает нижнюю губу, и чертовы шестеренки снова начинают вращаться. Он ни за что не убедит меня не работать. — Даже и не думай. У меня важные встречи, — предупреждаю, прежде чем он успевает выдать то, о чем, как я знаю, он думает.
— Всего один день? — Он игриво дуется, но я знаю, он смертельно серьезен. Готовлюсь к обратному отсчету или вразумляющему траху.
— Нет, должно быть, и у тебя много дел в «Поместье», — утверждаю решительно. Он ведь владеет бизнесом, и целую рабочую неделю провалялся в отключке. Нельзя ожидать, что Джон будет руководить всем вечно.
— Полагаю, да, — ворчит он.
Я мысленно аплодирую. Ни обратного отсчета? Ни вразумляющего траха? Мы и вправду продвигаемся вперед.
— О, Клайв сказал, что не так давно сюда приходила женщина. — Совсем забыла.
— Да? — Он выглядит удивленным.
— Он сказал, что она пыталась подняться в пентхаус. Она не назвала своего имени, а, когда Клайв попытался тебе дозвониться, ты не ответил. Блондинка. Средних лет. Волнистые волосы. — Я наблюдаю за его реакцией, но он только хмурится.
— Я поговорю с ним. Моя сбалансированная еда готова?
И все? Он поговорит с Клайвом? Я хочу знать, кто она.
— Кто она? — спрашиваю небрежно, спускаясь со стойки, чтобы проверить пароварку.
— Понятия не имею. — Он поднимается со стула и достает из ящика столовые приборы.
Он избегает ответа?
— Ты, правда, не имеешь ни малейшего представления? — спрашиваю с сомнением, вынимая курицу из духовки и раскладывая ее на тарелки.
— Ава. Я, правда, не имею понятия, но уверяю тебя, я поговорю с Клайвом и посмотрю, смогу ли я узнать, кто она. А теперь накорми своего мужчину. — Он снова садится, держа наготове нож и вилку. Если он стукнет ими по столу, я надену тарелку ему на голову.
Подаю еду, презентуя свой первый приготовленный ему обед. Ненавижу готовить.
Он тут же набрасывается на еду.
— Вкуснятина, — бормочет он с полным ртом. — Как прошел день с братом?
Был бы лучше, если бы не его срыв, прервавший меня.
— Нормально, — отвечаю, садясь рядом.
— Просто «нормально»? Еда, правда, хороша.
Приятно видеть, как он ест что-то, кроме арахисового масла. Он будто снова стал другим человеком — таким самонадеянным и самоуверенным, но в следующее мгновение он может развалиться на части. Неужели я действительно так сильно на него влияю?
— Мы отлично провели день. Побывали у мадам Тюссо и поужинали в нашем любимом китайском ресторанчике. А цыпленок и вправду хорош. Не могу поверить, что так много ем.
— Тюссо?
— Да, это наша фишка. — Я пожимаю плечами.
— Приятно иметь фишку. — Он говорит искренне. — Вы уже все съела?
Он смотрит на мою тарелку, и я краснею.
— Ты ешь за двоих? — спрашивает он, глядя на меня. Я чуть не давлюсь картошкой.
— Нет! — восклицаю, отчего изо рта вылетают кусочки пищи. Я уже говорила ему, что здесь никаких шансов. Хотелось бы мне, чтобы он перестал волноваться. — Перестань беспокоиться, — ворчу, возвращаясь к ужину.
Он продолжает есть, время от времени издавая одобрительные звуки. Я бы подумала, что он прикалывается, но я ела сама — это вкусно.
Как только мы заканчиваем, я загружаю посуду в посудомоечную машину, и мои мысли начинают блуждать. То, как он отмахивается от таинственной посетительницы, гложет меня изнутри. Он говорит расплывчато, и это меня беспокоит.
Я поворачиваюсь, чтобы бросить ему вызов, и врезаюсь прямо в его твердую обнаженную грудь.
— Ох!
Он нависает надо мной, тяжело дыша, и мой взгляд останавливается на его огромной эрекции, выпирающей из-под трикотажных шорт.
— Сними толстовку, — требует он низким хриплым голосом.
Я смотрю в его зеленые глаза и мудро замечаю, что он не в настроении, чтобы я страдала херней. Хочу обратить его внимание на то, что мне не нравится его уклонение от моего расспроса, но знаю, сейчас это ни к чему не приведет. Кроме того, я очень рада, что мой властный мужчина вернулся.
Прошло слишком много времени.
Я хватаюсь за край толстовки и медленно стягиваю ее через голову, а затем бросаю на пол.
Оценивающим взглядом он пробегает по моему телу, обнаженной груди и останавливается в развилке бедер.
— Ты невероятно красива и вся моя. — Он цепляет пальцами верх моих трусиков и медленно стягивает их вниз, опускаясь при этом на колени.
Он похлопывает по моей ноге, чтобы я ее подняла, а затем повторяет то же с другой, после чего обхватывает своими большими ладонями мои лодыжки. Хочу сказать, чтобы он был осторожнее с рукой, но его опаляющее прикосновение к чувствительной коже только что выстрелило электрическим разрядом мне в пах и вызвало прилив влаги меж бедер. Глядя сверху вниз, я вижу, как от глубоких вдохов моя грудь поднимается. Он вызывает во мне самые невероятные реакции. Я перед ним беззащитна. Это безнадежно. Я безнадежна.
Он встречается со мной взглядом.
— Думаю, я позволю тебе кончить первой. — Голос у него хриплый. — А потом разорву пополам.
Я задыхаюсь от его яростного обещания, он проводит ладонями по всей длине моих ног, от лодыжек до задней части бедер, а затем дергает меня к своему жаждущему рту. Его вторжение превращает меня в его объятиях в стонущее месиво, он проводит языком по каждому потаенному уголку — умело, целенаправленно. Без всякого содействия со стороны мозга, вцепляюсь ему в волосы, скользя бедрами по его рту.
Запрокидываю голову назад.
— Ох, дерьмо, — стону я, и гул в лоне переходит в непрестанную вибрацию.
— Язык, — бормочет он, прижимаясь к моей плоти, отчего я лишь приближаюсь к полному экстазу.
