— Дашка, блядь, уезжай. Переезжай обратно к отцу, пока поздно не стало. Мы оба с тобой в этом болоте увязнем, если ты не прекратишь меня собой дразнить. Знаешь же, что сорвусь, не железный. Только хуже от этого будет потом. Уходи, пожалуйста.
Лифт звякнул, створки разъехались и Суворова больше не улыбалась, лишь молча на меня смотрела и мне показалось дрожала.
— Тебе повезет, если не беременна. Уходи, зачем тебе такой урод? Я и мизинца твоего не стою, ты чистая, а я парень с улицы и всю жизнь это хаваю. Найди себе нормального и правильного, который не будет обижать тебя и роди ему детей. Заведи семью, будь счастлива, ты достойна самого лучшего. А я только и смогу что снова тебя испачкать этой грязью и обидеть. Ты не будешь со мной счастливой я по жизни все порчу, оставляю после себя только разочарование и слезы. Иру обидел и тебя так же, но клянусь я не хотел так поступить. Ты маленькая еще не понимаешь, какого горя хапнешь, если решишь остаться со мной. Не оставайся. Уходи, пока не затянуло.
Она молчала. Я молчал. Но эти слова как взрыв в бункере прозвучали и наполнили собой все. Разорвали уши, мозг, разум. Меня трясло, и Дашка тоже дрожала, но упорно не желала отводить взгляд, купаясь в новых для меня ощущениях беззащитности и открытости. Без труда считывая это в моих глазах и впитывая их. Наслаждаясь ими. А меня ебашило изнутри. Я показал ей свою слабость, а тех, кто слабость проявляет сжирают заживо: вцепляются в глотку и рвут. Но я пошел на это сознательно. Я хотел ее спасти от себя самого.
— Марк…
— Уезжай.
— Марк!
Замолчал, сжал кулак и уперся им в железную стенку. Створки лифта закрылись и снова отрезали нас от мира. А лучше бы меня отрезали от нее.
— А может я не хочу семью!? Не хочу правильного мужа и не хочу быть матерью правильных детей?! Может не хочу оставаться такой как раньше — чистой и скучной!?
— Молчи.
— Может хочу, чтобы меня использовали?!
— Замолчи!
— Хочу чтобы парень с улицы меня замарал и кайфовал от этого! Чтобы меня научил кайфовать вместе с ним!
— Замолчи!
— Я тебя хочу Марк, и мне плевать что будет потом! И даже если ты меня используешь, это все равно лучше, чем быть скучной женой скучного мужчины.
— Заткнись!!!
— Лучше быть использованной тобой, чем жить с тем, кого не любишь…
Ударил стенку лифта, боль прострелила кулак и костяшки, на металле осталась вмятина, а Дашка даже не вздрогнула — так же прямо смотрела на меня и не отводила взгляд. Демонстративно вынимала мою душу и кромсала ее своей преданностью. А я не мог дышать.
— Ты… — рука на ее щеке сжалась, обхватил лицо склонился к нему тупо на инстинкте: разорвать, вцепиться, порвать к чертям. Пухлые губы так близко, а я все еще не могу дышать. — Идиотка…Не понимаешь, о чем говоришь!
— А что, если это ты не понимаешь от чего отказываешься, не подпуская меня к себе? — прорычала глядя в глаза. — И кто из нас идиот Марк? Кто из нас трус?
Снова ударил стену, разжал руку и долбанул по кнопке, вылетая из лифта. Внутри все горит, плавится от напалма, травится ядом ненависти. Открыл квартиру, почти бегом в свою комнату и открыл шкаф, собираясь скидать свои вещи в чемодан и свалить к чертям собачьим, но взрыв мобильного заставил рывком вынуть его и заорать в трубку.
— Чего тебе!?
— Брат, забери из бара, такси не едет…
Голос у Пашки был пьяный, таким я его уже давно не слышал и даже на секунду удивился и забыл о пиздеце в своей жизни.
— Ты где?
— Кафе Алебастр на трассе. Приедешь?
— Выезжаю.
Хлопнул дверцей шкафа и отключился. Вышел из комнаты заметив, что рыжая голова мелькнула и скрылась за дверью ванной. Услышал всхлип.
Сердце сжалось, и мне захотелось вынуть его и вышвырнуть. К черту этот мотор, гоняющий кровь по венам.
Вышел из квартиры и хлопнул дверью, а потом минуя лифт прошел к лестнице, чтобы не вспоминать о произошедшем там, внутри, за толстой сталью, скрывающей от мира. Там на ней скрывались призраки. Они манили и тянули, звали, приглашали.
Чтобы разорвать душу и сжечь к чертям собачьим.
44
В ванную влетела будто за мной гонятся все черти ада. Хлопнула дверью и закрылась на задвижку, будь моя воля я повесила бы и навесной замок, чтобы не тревожили. И дело не в том, то я собралась делать тесты.
Дело в том, что сейчас я чувствовала себя голой. Голой и оплёванной. Не нужной позорной по настоящему грязной шлюхой.
Не нужна я ему и чувства мои не нужны. И сейчас мне яснее ясного дали это понять. Буквально носом ткнули в эту новость и заставили подавиться собственными словами.
Открыла кран и дрожащими руками плеснула в лицо ледяной воды, но все равно не отпускало. Тушь потекла по щекам да и плевать на нее, вообще на все плевать, больше не перед кем рядиться.
Долбануло по барашку и шум воды стих, а я вытряхнула содержимое пакетика на пол и взяла тест.
На все ушло около десяти минут. Остальные сгребла и сунула обратно, достаточно будет пяти, чтобы прекратить этот мерзкий фарс.
Оставила тест полоски на полочке раковины и убрав упаковки в урну все-таки набралась храбрости и вышла из ванной.
Дома стояла гробовая тишина. Было темно и пусто. Марк ушел. Я не видела, как он уходил и даже не смотрела в прихожую, чтобы понять там ли его кроссовки, мне достаточно было окинуть гостиную, чтобы понять — я одна.
Оно и лучше.
Медленно побрела в свою спальню, точнее спальню брата, который позволил мне ее занять. Пустота комнаты постепенно стирала внутреннюю дрожь и напитывала покоем. Умиротворяла. Хотя внутри по-прежнему творился ад, я медленно прошла к шкафу и стянула с себя шмотки. Как шелуху луковицы слой за слоем сняла одежду, а потом обнаженная встала напротив зеркальной дверцы шкафа и застыла.
Уродина.
Слишком худая, слишком никчемная, слишком уродливая. Не удивительно, что эти две недели не изменили ничего. Марк никогда не влюбится в такую как я. Трахнуть — пожалуйста. Но влюбляться…
Всхлипнула и ударила по зеркалу ладонью, но отражение не исчезло. А так хотелось провалиться сквозь землю, и чтобы эти признания никогда не прозвучали. Не хотелось, чтобы он знал, что я давно и сильно его люблю.
Это так унизительно.
Боль разрывала сердце, а вместо души уже давно зияет черная дыра, и нет никакой надежды что сейчас я смогу уснуть, но попытаться стоит.
Достала из шкафа старую растянутую футболку и шорты, медленно апатично надела и взяв с тумбочки пачку салфеток начала методично стирать с лица косметику. До красноты терла губы, хотя помады на них и не было сегодня. Но были его прикосновения, которые все еще прожигали кожу будто кислота. Сотру и станет легче.
В итоге легла спать еще более заплаканной чем до этого. Голова коснулась подушки и вопреки опасениям меня сразу выключило. Просто мгновенно сознание провалилось во тьму и меня не стало.
Проснулась, услышав женский смех. Сначала думала, что у соседей, но в гостиной горел свет и к голосам брата и Марка примешивался еще один. Голос девушки. Он был смутно знакомым, но я не могла вспомнить, где его слышала.
Села, потирая сонные глаза. В комнате темно и я будто в пещере и духота обволакивает, хочется открыть окно и надышаться, поэтому встала с постели, но новый взрыв женского смеха заставил застыть. В горло ударил пульс и необъяснимой ревностью прожег вены. Не успела все обдумать, подлетела к двери и схватилась за ручку, но в последний момент помедлила.
А может, это девушка брата? А я помешаю им, и Пашка сделает мне выговор утром… Но к чему тогда там голос Марка?
Поджала губы, не зная, как поступить. Любопытство съедало и хотелось поскорее выйти из комнаты чтобы посмотреть, кто же там в гостиной, но не решалась. Тем временем голоса стихли и перешли в едва различимый шепот. Он смешался, и я чуть придвинулась к двери, чтобы расслышать, а потом, не выдержав разрывающих внутренности эмоций ревности и любопытства, открыла дверь и все внутри оборвалось.
