Мое сердце колотилось в груди, дыхание было поверхностным и затрудненным.
Я сдалась.
Несколько дней назад я решила, что это бесполезно. Я все равно верила, потому что всегда молилась, чтобы кто-нибудь более могущественный, чем я, выступил вперед.
Что был кто-то, кто хотел помочь.
Кто-то, кто мог бы помочь мне.
И Брейкеру.
И Шоту.
Шот был тем, о ком Брейкер ничего не слышал со времени последней встречи. Шот был тем, о ком Брейкер с каждым днем беспокоился все больше и больше. Он ничего не говорил об этом, но это было и так понятно. По тому, как тяжело были опущены его плечи. В напряжении его челюсти. В отрешенном взгляде его глаз.
Он был обеспокоен.
И это была моя вина.
Мне нужно было это исправить.
На звонок ответили, и потребовалось некоторое время, чтобы камера Джейшторм подключилась. Когда это произошло, с таким же успехом ее можно было и не подключать. Потому что изображение ничего мне не дало. Кто-то в капюшоне, закрывающем лицо. Толстовка была большой и черной, закрывающая все тело, что находилось под ней. В комнате, в которой находился Джейшторм, было темно. Я даже не могла сказать, глядя на него, был ли Джейшторм мужчиной или женщиной.
— Алекс? — спросил нечеловеческий голос.
Нечеловеческий, потому что, кем бы ни был Джейшторм, он использовал программу для модификации голоса.
Он говорил серьезно.
Это было хорошо.
— Да, — сказала я, слегка кивнув, чувствуя себя почти нервно.
— Мне жаль Гленна, — сказал Джейшторм.
— Спасибо, — сказала я, имея в виду именно это. Больше никто не выразил мне сочувствия. И я этого не заслуживала, но память Гленна заслужила.
— Лексу слишком долго спускали все с рук.
Это было правдой. — Да, — согласилась я.
— Ты все еще с Брайаном Брейкером?
Это была не та информация, которой я делилась. Джейшторм проводил свое собственное расследование. Опять же, это было хорошо.
— У него дома. Но он вышел на несколько минут.
Голова в капюшоне кивнула. — Тебе нужно избавиться от него.
Эти слова прозвучали как удар под дых.
Даже несмотря на то, что это было то, во что я заставляла себя поверить в течение нескольких дней.
— Я знаю.
— Шотер все еще жив. Но если вы не предъявите хакера, когда Лекс вернется, он долго не проживет, — последовала пауза, — ты могла бы создать ложный след, предоставить ложную информацию, чтобы держать ситуацию в руках. Но это не продлится долго, и Лекс использует свои обычные методы… убеждения на тебе.
Убеждение.
Изнасилование и пытки.
Да.
Джейшторм был прав.
— Но не раньше, чем он использует твои слабости против тебя.
— Мои слабости, — повторила я.
— Шотер и Брейкер.
Верно.
Это было правдой.
Дерьмо.
Одно дело — знать это. Другое дело, когда кто-то другой говорит тебе то же самое, о чем ты беспокоишься.
— Тебе нужно уйти.
— Как поможет уход? Брейкер попадет в беду из-за того, что упустит меня.
— Не так сильно, как он попадет из-за того, что поможет тебе.
Это тоже было правдой.
— У меня нет денег. Некуда идти.
— Ты выходишь и поворачиваешь налево в конце гравийной дороги. Находишь знак остановки, согнутый пополам и лежащий на траве, сворачиваешь в лес, под первым поваленным деревом лежит сумка. В ней достаточно денег, чтобы вытащить тебя из города на несколько недель. Удостоверение личности. Одноразовый телефон.
Черт возьми.
Джейшторм серьезно вел дела.
— И что потом?
— Тогда я использую это. Я использую то, что есть у тебя, и то, что есть у меня, и уберу Лекса Кита. Наконец-то.
— Но…
— Ты вне этого, Алекс Миллер. Ты и так уже достаточно потеряла. Возьми сумку. Уезжай из города. Не оглядывайся назад. Не собирай больше никакой информации. Ты можешь взять свой ноутбук и следить за его счетами, но не засовывай свой палец обратно в этот беспорядок. Ты свободна. Иди и построй новую жизнь.
И на этом Джейшторм закончил разговор.
Если раньше мое сердце колотилось, то теперь оно угрожало сердечным приступом.
Меня только что вычеркнули из уравнения.
У меня только что отняли дело всей моей жизни.
И сразу же это наполнило меня всепоглощающим ужасом и душераздирающим облегчением.
Все, что мне нужно было сделать, это уйти.
Проблема заключалась в том, что в этом не было «всего».
Уход был прыжком веры.
Он мог еще больше испортить и без того испорченную ситуацию.
Это означало оставить единственного человека в мире, о котором я заботилась.
Кого-то, кто сказал, что я ему тоже небезразлична.
И, да, это было скоро.
И, да, это было бессмысленно.
Но Брейкер что-то значил для меня.
Внутри звучал тихий голос, который подсказывал, что, возможно, он значил для меня всё.
Но это было еще одной причиной, по которой мне нужно было уйти.
Чтобы спасти его.
Чтобы спасти его от попыток спасти меня.
И потерять при этом свою жизнь или жизнь Шотера.
Я не могла этого допустить.
Мне нужно было уйти.
Я захлопнула свой ноутбук, быстро пересекая дом Брейкера. Я натянула джинсы и ботинки, накинула футболку под толстовку, наполовину опустошила сумку и оставила в ней сменную одежду и ноутбук, чтобы было легко и быстро путешествовать.
Я посмотрела на свои блокноты, перевернула один из них и вырвала страницу.
Мне придется уйти. Но мне также придется оставить записку.
Если я этого не сделаю, он подумает, что Лекс меня схватил. Я не могла допустить, чтобы он штурмовал дом Лекса в поисках меня. Поэтому я схватила ручку, села и написала свои последние слова Брейкеру.
И я притворилась, что сделала это без слез.
Но я плакала. Много. Заставляя слова, которые я написала, плыть у меня перед глазами.
Я схватила пистолет, который оставила у себя, сунула его за пояс, как это делал он, и выскочила из дома.
Глава 17
Брейкер
Я быстро сделал кое-что для старого друга — избил какого-то придурка, который все время пытался вытрясти его магазин. Я закончил за полчаса, относительно чистый от крови, и быстро пошел в продовольственный магазин.
Я не лгал, когда сказал, что мы съели практически всю еду. Я имею в виду, что все, что у меня осталось — это банка соленых огурцов и несколько черствых крекеров в шкафу. Может, она и была крошечной, но могла проглотить почти столько же еды, сколько и я. Это была одна из многих вещей, которые я находил в ней забавными.
Она изменилась.
После потери своего бывшего. После того, как поплакала со мной. После того, как выпила со мной. Немного открывшись… она изменилась.
Она опустила стены достаточно, чтобы я мог перелезть через них. Чтобы получить четкое представление о том, что было внутри. И я не ошибся. Я знал, что не ошибусь. Но было хорошо иметь доказательства.
Алекс Миллер была не просто опустошенным, решительным хакером с вендеттой, чья душа говорила на языке слез.
Она была забавной и милой, и у нее была сильная склонность к бесконтрольной болтовне, из-за которой она чертовски краснела. И этот ее характер? Да, дело было не только в том дерьме, которое она считала важным. В тот день, когда у нее было гребаное похмелье, она до потери сознания спорила из-за персонажа в фильме.
Я трахал ее до тех пор, пока она не забыла, о чем спорила.
Я также ежедневно ловил ее на том, как она поет. Иногда по нескольку раз в день. Как будто она забыла, что я тут нахожусь. Или как будто ей было достаточно комфортно в моем присутствии, чтобы ее не волновало, что я подслушиваю. Несколько раз это была та песня об улыбке. В другое время это были другие. Почти всегда песни о том, как подняться над чем-то или о том, чтобы держать подбородок поднятым, несмотря на трудные времена. Я подумал, может это из-за ее матери. Если бы это была та музыка, которую она играла или пела для Алекс, когда она росла.
