Но почему теперь о его брате ничего не слышно? Помню, как искала информацию в Интернете. Нигде не встречалось никаких упоминаний.
— Присядь, — повторяет с нажимом. — Тебе стоит пролистать еще несколько фото. Тогда многое станет понятно.
Я не тороплюсь сокращать расстояние между нами. Крепче сжимаю телефон, веду большим пальцем по экрану. Миг — глаза расширяются до боли.
Проклятье. Что это? Как такое…
Марат подается вперед и мягко обхватывает за бедра, усаживает рядом с собой на диван. Пока реальность продолжает расплываться перед глазами.
Я даже не сопротивляюсь. Слишком много шока.
Пусть это будет постановка. Кадр из фильма ужасов. Пусть все это окажется выдумкой.
— Хаген нанял меня, — говорит Марат. — Он сказал, что я выйду из тюрьмы, если убью его брата.
— Что? — свой голос не узнаю.
— Мортон. Так он его называет.
— Прошу, забери это, — отдаю ему телефон, накрываю горло ладонью, стараясь справиться с подкатившей тошнотой.
— Хаген сказал, что в детстве Мортон пытался убить его. Хотел утопить в фонтане, но не вышло. Тогда их отец представил все так, будто Мортон погиб, а на самом деле он отправил “плохого братца” в заточение на отдельный остров.
— Я все еще надеюсь, что эти фотографии не настоящие, — роняю глухо. — Не хочу верить, что человек на такое способен.
— Человек — нет.
Марат накрывает мои плечи ладонями, а я не нахожу в себе силы избавиться от его прикосновений. После увиденного слишком дурно.
— Я не хотел показывать тебе правду. До последнего. Но понял, что так нельзя. Ты должна быть в курсе всего. Ты должна понять, с кем мы сражаемся.
— И ты, — сглатываю. — Ты не сомневаешься, что здесь нет монтажа? Хаген ублюдок, но до такой степени… я просто… я отказываюсь в это верить.
— Мы все проверили, Вика.
— Где были родители? Слуги? Почему никто не следил?
— Джон считает, эксперимент вышел из-под контроля.
— Эксперимент?
Перед глазами до сих пор стоят чудовищные кадры и слово “эксперимент” едва ли с ними сочетается.
— Прошлый король Альтена был одержим темой берсерков. Как и мой отец. Но действовали они разными методами.
— Хочешь сказать, он развивал эти животные способности в своих сыновьях?
— Да, и развил кое-что другое.
Не хочу думать о том кошмаре, который увидела. Не хочу. Нет, нет…
— Его нужно остановить, — шепчу я.
— Только так, — твердо произносит Марат. — Сам он не остановится.
— Ты уверен, что план сработает? — закусываю нижнюю губу до крови. — С учетом всего. Ты уверен?!
— Нет, но другую дорогу нам не найти.
— Ты предлагаешь мне опять попасть в настоящий ад.
— Я сделаю все, чтобы тебя защитить.
— Действия Хагена нельзя просчитать, — нервно усмехаюсь. — Он же ненормальный. Тут логика не работает.
— Доверься мне, Вика.
Это тяжелее всего.
Я сама себе доверять не могу. Что тогда говорить о других? Особенно о Марате. Как можно довериться тому, кто сам собой не управляет? Одна искра может привести к новому срыву.
— Хаген использует то, кто ты, — роняю. — Он найдет, как надавить на болезненные точки.
— Очень на это надеюсь, — мрачно оскаливается Марат.
— Ты же себя не контролируешь, — судорожно выдыхаю. — Там, в той чертовой комнате ты гнался за мной точно бешеный зверь.
— Я и есть зверь, но я больше никогда не причиню тебе боль.
Он накрывает мою ладонь своею. Крепко сжимает. Он смотрит прямо в мои глаза так внимательно и пристально, что я не способна отвернуться и разорвать контакт между нами.
— Ты не можешь знать, — качаю головой.
— Могу, — чеканит жестко. — А еще я знаю, что люблю тебя, Вика. Люблю и никогда не отпущу. Никому не отдам. Зверюга внутри меня всегда будет на цепи, если ты рядом. Клянусь. Я найду путь себя держать.
— Марат, — убираю свою ладонь, отстраняясь от него, прижимаю пальцы к груди. — Тут пусто. Ничего нет. Понимаешь? Я давно ничего не чувствую. Ни к тебе. Ни к другим мужчинам.
— Это не важно, — отрезает. — Моих чувств хватит для нас обоих.
— Я не смогу быть с тобой. Не смогу поцеловать. Не смогу лечь с тобой в постель. Ты слышишь? Между нами не будет никакой близости, а тебе это нужно.
— Мне ты нужна, Вика.
— И что? — бросаю с раздражением. — Я не могу. Не могу и…
— Плевать.
Он накрывает ладонями мое лицо. Обхватывает, явно сдерживая силу. Смотрит так, что мою кожу точно пламенем обдает.
— На все плевать, — продолжает хрипло. — Как скажешь, так и будет. Мне мало твоего тела. Мало, блять. Ты мне вся нужна. Сука. Вся! Ради такого я готов ждать. Хоть год. Хоть два. Да сколько угодно. Срок не важен.
— Этого не будет никогда.
— Валяй, — ухмыляется как безумный, как пьяный, склоняется надо мной, а потом прямо в губы выдает: — Значит, я буду ждать твое “никогда”. И оно, блядь, однажды наступит.
Марат резко отпускает меня и поднимается. Уходит, оставляя меня в долгожданном одиночестве.
“Никогда”.
Это слово еще долго отбивается в моем пульсе. Не могу сомкнуть глаза до самого утра. Теперь трудно сказать, что пугает больше.
Хаген. Одержимость мною Марата. Или… моя собственная одержимость.
Я больна. Вирус вернулся в плоть и в кровь. У меня рецидив. Иначе не могу объяснить то, почему на моих губах до сих пор горит тяжелое дыхание Марата, а тело сводит от напряжения. Моя кожа помнит его пальцы. Везде. Его губы. Жар. Силу и власть.
К завтраку я спускаюсь в абсолютно разбитом состоянии. Бессонная ночь дает о себе знать, даже не сразу замечаю, с кем оживленно болтают мои дети.
Отстраненно отмечаю, это не Марат. Его рядом не вижу, и чувствую только облегчение от такого поворота событий.
Но что за человек держит Микки на руках? Кого обнимает Бекки?
— Мама, мамочка! — дочь поворачивается ко мне и в ее глазах сверкают слезы счастья, а губы дрожат: — Папа вернулся.
— Привет, мам, — бросает Микки и машет крошечной ладошкой.
Бьорн улыбается.
— Доброе утро, Вика.
Бросаюсь к нему. Обнимаю. Рядом с этим мужчиной напряжение отпускает. Мне кажется, я опять в безопасности.
— Я скучал, — его крупная ладонь опускается на мою поясницу.
— Господи, Бьорн, я чуть с ума не сошла, — бормочу и кусаю губы, чтобы не расплакаться. — Хаген… я думала, он добрался до тебя.
— Ты же знаешь, я и в переделках покруче бывал.
— Не уверена.
— Разве я не рассказывал про рейд в Сомали?
Историй из прошлой жизни у Бьорна было много. Эту я вспоминаю сразу, и она заставляет меня улыбнуться.
— Вижу, ты помнишь, как один наркобарон решил…
Остаток фразы заглушают тугие удары пульса по вискам.
Я замечаю Марата. Он стоит за спиной Бьорна, небрежно привалившись к массивной колонне. Наблюдает за нами исподлобья.
35
— Теперь ты спокойна? — спрашивает Марат, когда наш самолет отрывается от земли, взлетая в небо.
Откладываю телефон, на котором только что просматривала снимки детей, обратно в сумку.
— Насчет Бьорна ты угадал, — отвечаю тихо. — Пожалуй, он единственный на свете человек, кому я могу доверить Майкла и Ребекку.
— Мне бы не доверила.
Не вопрос, а сухая констатация факта. Тут Марат прав. Не вижу смысла лгать и отрицать очевидное.
— Это не должно тебя удивлять, — невольно пожимаю плечами.
— Не удивляет.
— Ты не тот человек, который будет заниматься воспитанием детей, — продолжаю ровно. — Некоторые люди для этого просто не созданы. У каждого в жизни свое предназначение.
— Отлично, я как раз собираюсь сделать то единственное, что умею.
— Надеюсь, получится.
Вообще, Бьорн тоже мало походил на заботливого папу, когда мы только с ним встретились и должны были заниматься детьми. Было тяжело представить, как брутальный агент секретной службы, из кобуры которого торчит револьвер, вдруг начинает менять памперсы шестимесячному малышу. Но Бьорн справился. При воспоминаниях о том, как легко и ловко он обращался с маленьким Микки, на душе моментально теплеет, накрывает приятная ностальгия по беззаботному прошлому. Еще я отчетливо помню, как фиктивный муж учил меня стрелять. В нем сочетались самые противоречивые грани. И от него нельзя было уловить ни единого намека на страх. Всегда спокойный, уверенный в себе. Кажется, со временем эти черты его характера передавались и мне.
