Я делаю глубокий вдох, понимая, что моя ложь рушится под вопросами Лукаса.
Я чувствую разочарование в его голосе, когда его слова пробиваются сквозь мою защиту.
— Нет, все не так. — Заикаюсь я, мой голос полон разочарования. — Проект… просто он стал очень напряженным, и я потеряла счет времени. Я не хотела пропустить ужин, обещаю.
Выражение лица Лукаса ничуть не смягчается, и его скептицизм сохраняется.
Он разжимает руки и подходит ближе, в его глазах читается беспокойство.
— Почему ты не позвонила мне? Мы могли бы что-нибудь придумать. Я мог бы помочь тебе.
— Я же сказала, что у меня сел телефон.
— У Камиллы тоже разрядился телефон? Или она заряжала его дома?
Он знает, что меня с ней не было. Мои мысли бегут, ладони потеют. Я уже вырыла себе яму, достаточно глубокую для нас обоих, и я должна придерживаться своей лжи. По крайней мере, пока он не успокоится. Тогда я смогу рассказать ему, почему мне пришлось встретиться с Джоном в одиночестве и почему я не сказала ему об этом. А пока я запуталась в паутине, которую сама же и создала.
— Мне пора возвращаться домой. Вы, ребята, все обсудите. — Говорит другой голос, и мы с Лукасом поворачиваемся к нему — к Лиаму.
— Нет, останься. — Почти умоляю я.
— Спасибо, брат. — Говорит Лукас.
— Рад, что ты в безопасности, Леора. — Говорит Лиам, прежде чем уйти, игнорируя мою просьбу остаться.
— А теперь, Леора, скажи мне, где ты была. — Требует Лукас, его глаза ищут в моих правду.
Правды, которой я не готова делиться, пока он расстроен.
— Я уже сказала тебе. Я работала с Камиллой, и мой телефон разрядился. Больше ничего. Может, оставим это?
— Леора, я знаю, что ты мне врешь, но я не понимаю, почему.
— Я не вру!
Я повышаю голос, мое разочарование закипает. Я ненавижу вкус лжи на своем языке.
— Я знаю тебя, Леора. — Твердо говорит он. — Я знаю, когда тебя что-то беспокоит, а сейчас это написано у тебя на лице. Кроме того, я уже звонил Камилле, и когда она ответила, оказалось, что она дома. Так что давай попробуем еще раз. Где ты была?
Выражение лица Лукаса становится жестким, а глаза сужаются.
Выражение его лица — как удар ножом в сердце. В животе еще больше поселилось чувство вины.
— Я работала с Камиллой, потом она ушла, а я осталась.
Его глаза становятся еще жестче, когда он делает еще один шаг ко мне, его близость усиливает напряжение в воздухе.
Я чувствую, что он дошел до предела, его терпение истощилось.
— Леора. — Говорит он, стискивая челюсти с такой силой, что они едва не ломаются. — Ты хочешь сказать, что решила остаться в офисе до сих пор, в офисе с множеством часов и способов отсчета времени? Это значит, что ты специально пропустила ужин — ужин, который, как ты знала, был очень важен.
— Я не знала…
Он поднимает руку в останавливающем жесте.
— Я не закончил! Ты не прислала мне сообщение и не позвонила, чтобы сказать, что не сможешь прийти. Ты оставила меня волноваться дома, сходить с ума, думать, что с тобой что-то случилось. Ты могла бы сказать мне, что не хочешь проводить со мной вечер. Я мог бы быть на благотворительном ужине без тебя.
Слова Лукаса ранят, и я чувствую глубокое сожаление о сделанном выборе.
— Я очень волновался, ожидая тебя, ты понимаешь это? Я позвонил в чертову полицию, Леора. Вот как я волновался. Я думал, что ты ранена.
Голос Лукаса дрожит, когда он выплескивает свое разочарование. Его брови нахмурены, а губы сжаты в тонкую линию, выдавая эмоциональную нагрузку, которую на него произвела ситуация. Его волосы взъерошены, он, наверное, сто раз провел по ним руками за этот вечер из-за меня.
От его тела исходит напряжение, мышцы заметно напрягаются, когда он делает шаг ближе, сокращая расстояние между нами. От интенсивности его присутствия меня пронзает дрожь.
Каждое его слово — это болезненное напоминание о том, как мои действия повлияли на него. Тяжесть моего выбора обрушивается на меня со всей силой. Я ищу слова, отчаянно пытаясь что-то сказать.
— Я. . Мне очень жаль. — Удается сказать мне, мой голос едва превышает шепот.
Слезы наворачиваются на глаза из-за моего собственного обидного выбора.
Я отворачиваюсь от него, не желая, чтобы он видел мои слезы, и провожу рукой по волосам.
Его рука хватает меня за руку.
— Леора, это синяк?
Я хмуро смотрю на него, но взгляд Лукаса прикован к моему запястью, на котором остался слабый след от хватки Джона.
Застигнутая врасплох, я быстро пытаюсь отдернуть руку, но Лукас крепко сжимает ее. Его прикосновение становится непреклонным, когда он с силой стягивает с меня пиджак, открывая полный синяк на запястье. Его глаза расширяются от шока, превращаясь в бурю ярости, а брови нахмурены с интенсивностью, которая, кажется, излучает ощутимый гнев, бурю, зарождающуюся под поверхностью.
В его голосе слышны нотки срочности, когда он отпускает мою руку.
— Леора, кто это с тобой сделал?
В его глазах горит огонь — свирепость, которой я никогда раньше не видела. Очевидно, что он не оставит это без внимания, что он готов бороться за меня и противостоять источнику моей боли.
— Ничего страшного. — Бормочу я, но он не отступает.
— Кто это сделал?
— Никто. Пожалуйста, просто оставь это.
Я не ожидала, что он увидит синяк, и теперь никак не могу сказать ему правду.
Судя по всему, он погубит Джона, если когда-нибудь узнает.
Его голос, хотя и напряженный, остается твердым, когда он отвечает:
— Леора, я не могу просто так оставить это. Скажи мне!
— Перестань притворяться, будто тебе не все равно.
— Ты серьезно? Конечно, мне не все равно! Я не могу смириться с мыслью, что кто-то причинит тебе боль. Ты мне небезразлична.
Его голос хриплый, с нотками отчаяния, как будто он умоляет меня понять его точку зрения.
Я испытываю смесь противоречивых эмоций — страх, стыд и растерянность.
Почему он давит на меня, почему его это так волнует?
Потому что мы друзья.
Да, друзья. Только друзья, и так будет до тех пор, пока мы не разведемся и я не вернусь домой.
Одна.
— Я ударилась рукой, ладно. Я была неуклюжа.
— Нет, не ударилась.
— Да, ударилась.
— Леора, я знаю, что ты врешь. Я отчетливо вижу следы пальцев, так что перестань врать и скажи мне правду, чтобы я мог найти того, кто это с тобой сделал.
Голос Лукаса повышается, подкрепляя силу нашего спора.
Я молчу, не давая ему ответа.
Его челюсть сжимается, а в голосе звучит гнев.
— Ты думаешь, что если я закроюсь от тебя и оттолкну, то станет лучше? Как ты делала последние несколько дней.
— Я не отталкиваю тебя.
— Нет, отталкиваешь. Ты делаешь это с того самого трюка в Париже.
Он почти выплевывает слова.
Тот трюк в Париже.
Это то, что он думает об этом? Это то, что он думает обо мне, когда я становлюсь уязвимой и выставляю себя на всеобщее обозрение? О том, что я хочу его? Что это все был трюк?
Я и так была унижена, а теперь он снова бросается на меня.
Обида и разочарование накаляют меня, подталкивая к ответным действиям.
— Пошел ты, Лукас.
— Насколько я помню, именно об этом ты меня и умоляла. — Говорит он сквозь стиснутые зубы, и его слова звучат как пощечина.
Горячий обмен мнениями повисает в воздухе, наполняя его напряжением и сырыми эмоциями.
На его лице промелькнуло сожаление, словно проходящая грозовая туча на мгновение набросила тень на его черты.
Его брови слегка нахмурены, а в глазах мелькает грусть, как будто он только что осознал всю глубину своих обидных слов.
Это мимолетное мгновение, которое не затягивает открытую рану, оставленную им.
Его губы раздвигаются, словно он хочет заговорить, чтобы отплатить за причиненную боль.
Но он колеблется, и я наблюдаю, как его челюсть то напрягается, то расслабляется, на его лице отражается явная борьба.
Его плечи слегка опускаются, как будто груз сожаления физически давит на него.
