Я улыбнулась и встала, решив посетить ванную и столовую. Сна не было ни в одном глазу, напротив, проснулся зверский аппетит.
В столовой сидел один из военных, угрюмый брюнет. Он с легкой насмешкой смотрел за тем, как я поглощаю еду, при этом старательно делая вид, что моя персона совсем его не интересует.
Уже на выходе из столовой застал его грубоватый голос:
— И как это — иметь свой гарем?
— А ты попробуй, узнаешь. — Подмигнула и тоже отправилась спать, в сопровождении хриплого смеха
***
— Все, мне надоело. — Борис, гневно сверкая глазами, ввалился в комнату, даже не пытаясь отряхнуть пальто от снега, а еще лучше — его снять. — Собирайся, поедем…
— Куда? — Безразлично уточнила, отвлекаясь от увлекательного занятия — разглядывания потолка.
Шел третий день как мы вернулись из России.
И третий день я не находила себе места, то и дело скатываясь в тихие истерики или апатию.
Прощание с Сашей, Глебом и Тимом вышло сухим и скомканным. Я боялась разреветься и тем больше сгустить и так напряженную атмосферу. Мужчины тоже прятали глаза. И только Тим сжал на прощание и тихим шепотом пообещал приехать в самом скором времени.
Знаю я его “скорое время”. Не меньше месяца, а то и двух.
На подобие вокзала нас отвезли те же в штатском. Хитроватое выражение лица рыжего, то и дело ощупывающего меня взглядом, напрягало и выводило из себя.
Борис бросал на мужчину косые взгляды, но молчал, успокаивающим жестом проводя то по руке, то по плечу. В какой-то момент уловила в его глазах злорадство, но так и не поняла к чему оно относится.
В Германии же на меня навалилась тоска.
Огромная. Всепоглощающая. Она поглотила мое хорошее настроение, надежду, радость и даже чувство юмора. Грозясь слопать и всю меня в самое ближайшее время.
— Да хоть просто пройтись. — Отрезал Борис, вытаскивая из шкафа теплые брюки и свитер. — На улице — сказка, снег валит огромными хлопьями и тишина.
— Борь, — внезапно мне вспомнился фрагмент разговора, еще там, когда мы лежали, утомленные, насытившиеся и ленивые, как котики на солнышке. — А как бы ты хотел назвать своих детей?
Борис с недоумением на лице и вопросом в глазах обернулся ко мне.
— Ну, Глеб бы хотел Марком или Кристиной, в зависимости от пола, Тим — Ладой или Семеном, Саша — Надей или Михаилом. А ты?
— А как хочешь назвать детей ты? — Вернул мне вопрос блондин, присаживаясь на подлокотник кресла.
— Никогда не думала над этим вопросом, — пожала плечами.
— Ты беременна? — Внезапно спросил Борис, с подозрением глядя на меня.
— Не знаю. Но мы не предохранялись, и с учетом того, что сперму в меня вы заливали чуть ли не литрами… — Я с улыбкой увернулась от шутливого подзатыльника Бориса и все-таки поднялась с кресла. А ведь и правда — все может быть… Так что прогулка и тортик…
— Борь, а давай зайдем куда-нибудь за тортом?
— Ты же сладкое так себе… Типа не любишь. — Борис все более и более выглядел подозрительным.
— Захотелось. И не смотри на меня так, сам же знаешь, с первой минуты ни у кого ни вкусы не меняются, ни истерики не начинаются, ни токсикоз не мучает.
Мой весьма познавательный монолог прервал звонок на месседжер. Абонент “Змей”.
— Я бы сказала, что вы хорошо выглядите, но, боюсь, ложь будет очевидной. — С некоторым недоумением и тревогой разглядывала три потрепанных лица с той стороны камеры.
— Да так, пришлось вступиться за честь и пробудить в некоторых совесть. — Потер фиолетово-желтый фингал Саша.
Борис отчетливо хмыкнул, но по глазам поняла — не скажет. Знает все, но делиться даже и не собирается.
Борис же смотрел на недовольство в глазах любимой женщины и понимал, что лучше вырвет сам себе язык, чем расскажет то, что они четверо решили держать в строжайшем секрете.
Это Тим утром обнаружил камеру в ее комнате и долго казнил себя, что не удосужился поискать ее накануне.
Хитро замаскированная в тяжелой портьере, даже его привычному взгляду попалась не сразу.
Глеб взбеленился до пены изо рта и только присутствие Лены и общее нежелание ставить ее в неловкое положение, связывало всем четверым руки.
Уезжая, Борис искренне надеялся, что ребята как следует объяснят пятерым засранцам, что не всегда можно лезть в чужую личную жизнь. Тем более в данном случае установка камеры не имела никакого смысла, кроме удовлетворения личного любопытства.
Тим связался с ним сразу по приезду, шепелявя разбитой губой с восторгом поделился самыми эпическими моментами мордобоя, в которых не раз фигурировали костыли Красавчика.
Если бы не Лена, Борис и сам бы с удовольствием навалял козлам.
Я решила не настаивать. Радость снова видеть своих мужчин перевесила обиду на нежелание делиться подробностями. Тем более должны же быть у них свои, мужские, дела. Главное — живы и целы, ну, относительно.
***
— Ты уверена? — Услышав вопрос практически без изменений в десятый, или около того, раз, молча закатила глаза. Всем своим видом показывая, насколько меня им уже успели утомить.
— Более чем. Еще раз повторяю. Мы с Борисом ждем ребенка
— А кого? — Саша высунулся вперед, а потом смутился, и отодвинулся назад вместе со стулом, издав ножками последнего неприятный, шкрябающий, звук. — Ах, да… На таком сроке..
Тут уже не выдержал Борис:
— Для “на таком сроке” существуют неинвазивные тесты. Если судить по ним, мальчик.
— А что с именем, еще не думали? — Вдруг осторожно спросил Тим. Вот хитрец, ничего никому не сказал, а ведь именно он, прилетев неделю назад на несколько дней, привез образцы, якобы для клиники.
Некоторое удивление вопросом сменилось в глазах остальных, что смотрели в камеру, осознанием. И только глаза Глеба загорелись и потухли, сделав безразличный вид, он отвел взгляд, но я успела заметить и тоску, и безнадежное отчаяние и, кажется, даже смирение.
— Уже даже решили. — Усмехнулась я, почувствовав руку на плече и ободряющее пожатие, которое оказалось так вовремя, впрочем, как и все, что делал Борис.
— И как? — Две пары глаз с безраздельным вниманием смотрели на нас с блондином.
— Марком. Мы решили назвать сына Марком.
Глеб вздрогнул всем телом. Шоколадные омуты смотрели с неверием и надеждой.
Не выдерживая эмоционального напряжения, мои глаза застлали слезы, еще не готовые скатиться. Я кивнула в ответ на произнесенное одними губами “Правда?”. И улыбнулась, закусив губу, на такое же беззвучное “Спасибо”.
Саша и Тим, не скрывая некоторой зависти, похлопали по плечам совершенно растерявшего свое напускное безразличие Глеба.
Мы смотрели сквозь камеру и сквозь пролегающие километры друг на друга с осознанием того, что жизнь легче не станет, даже когда мы все будем вместе. Ребенок. Его придется прятать. И еще вопрос: кого ставить в графе “отец”? Пока мы с Борисом не пришли к однозначному мнению. Я настаивала на биологическом отце, Борис, естественно, на своих имени и фамилии. Но еще придется учитывать мнение отца, не так ли?
Забегая наперед, мы многого тогда не знали. Ни о нашем то ли светлом, то ли темном ангеле, что дал возможность Глебу иметь детей и чей человек запер в нашу совместную встречу Сашу, Тима и Бориса в их комнатах, давай Глебу “фору”.
Этот несколько безумный ученый еще не раз появится в нашей жизни, проникая в нашу жизнь под всевозможными предлогами.
Пусть и не будет требовать многого: брать раз в полгода обычные анализы в “своей” лаборатории с формулировкой “Вам все равно их сдавать, так какая разница где?” и доступ к данным по развитию ребенка.
Но даже эти требования вносили элементы напряженного ожидания, нервозности и страха в нашу и без того неспокойную жизнь.
И малыша мы все-таки запишем на Глеба.
Но это будет потом. Через долгих полтора года.
Эпилог
Пять лет спустя
