— В тебе сейчас явно говорит папа с его соплежуями, — сквозь смех произношу я.
— Ну было бы странно, прожив столько лет вместе не перенимать некоторые привычки и слова друг друга, — с усмешкой произносит мама, гладя меня по волосам. — Я не знаю, как правильно и что именно надо говорить. Просто надо представить себя и на его месте тоже. Или представь, что сегодня уже наступил завтрашний день, в котором у тебя больше нет Сережи. Есть хорошие отношения с родителями, Симба, учеба, возможно, новое знакомство. Если тебя все устраивает, то все, не едь в аэропорт. Попробовала, ну что ж, не всегда первые отношения заканчиваются хорошо, как бы нам этого ни хотелось. Но, если тебе нехорошо при этом сценарии, то подумай, как сделать самой себе хорошо, — да, именно эта картинка меня расстраивала и вчера, как бы мне ни хотелось это признавать.
— Без него плохо, а если приду — соплежуйкой буду я. А я не хочу себя терять.
— Да прям. Тебя хитрости надо учить?
— В смысле?
— В прямом. Обидными словами или поступками можно прекрасно пользоваться себе во благо. Например, при каждом нужном тебе случае вспоминать «пошла вон». Но главное не перебарщивать, а то это потеряет смысл и не только перестанет работать, но тебя еще и в задницу пошлют, — не знаю, то ли смеяться, то ли плакать. Знаю, что мама не шутит, но звучит это все же смешно.
— Ну ладно, а эта София?
— А что София?
— Я ее ненавижу, — закрыв глаза, вполне честно произношу я.
— Ты ненавидишь не ее, а любую, кто был бы на ее месте. Ты знать ее не знаешь. В твоей голове это просто соперница. Только как ты еще не поняла, что за столько времени, если бы твоему Сереже хотелось, он бы начал с ней отношения. Или ты не поверила в его рассказ, что у них ничего не было? Тогда это другое.
— Поверила, — нехотя соглашаюсь я.
— Тогда не накручивай себя. И представь сразу, что твой Алмазов бросил эту девчонку и навещает раз в год. Тебе было бы приятно осознавать, что твой Сережа — гондон?
— Мама!
— А разве нет? Ну это же как будто у него есть ребенок от предыдущих отношений и так или иначе он навещает его раз в неделю. Аля воскресный папа. Это просто аналогия, Поля, чтобы ты поняла. Он же чувствует некую ответственность за свою сестру, понимаешь?
— Понимаю. От того и тошно, — нехотя признаюсь я. — Мам.
— А?
— Прости меня.
— За что? — дурацкое чувство, я в действительности не могу ответить за что. За все? Глупо. Вместо ответа как идиотка пожимаю плечами, закрывая глаза.
— За то, что обижала. У меня к тебе просьба, — вновь начинаю я, после значительной паузы. — Ты только папе ничего не говори, пожалуйста. Пусть об этом будешь знать только ты.
— Это больше всего тебя сейчас волнует?
— Нет, но я не хочу доставлять ему удовольствие меня потроллить. Пусть это останется между нами.
— Хорошо, Поль, не скажу.
— Знаешь, папа мне карту заблокировал.
— Я знаю про карту. После этого мы и обменялись любезностями. Не злись на него, просто это единственный рычаг, с помощью которого он может сейчас воздействовать.
— Я не злюсь. Меня вдруг вчера осенило, что надо что-то менять. Надо иметь свои деньги и ни от кого не зависеть. Знаю, что ты сейчас будешь меня отговаривать, но вне зависимости от того, как сложатся мои отношения с Сережей, я хочу устроиться работать медсестрой. Я вчера вечером погуглила, там даже вакансии есть, в больнице, где Сережа работает. Даже в терапии. В общем, трое суток в неделю. Одни сутки в воскресенье или субботу, а два раза на неделе с четырех часов дня до утра. Опаздывать буду на час на учебу, ну и уходить раньше тоже на час, ничего страшного. Зато я знаю, как там все устроено и мне будет в этом плане легко. Вот.
— Ну если ты хочешь и справишься, почему нет. Мне кажется, это очень даже неплохо, — сказать, что я удивлена от маминых слов — ничего не сказать. — Только карту тебе папа все равно разблокирует, как только перестанет упираться. А работа… ну это ведь хорошо откладывать свою копейку.
— Хорошо, — мечтательно произношу я. — Мам?
— Что?
— Закажи нам покушать, мне чиабаты мало, а налички нет. А у Димы кроме молока и пива ничего нет. Молоко я уже выпила.
— Бедный, голодный опухлик, — не скрывая смеха, выдает мама и тянется к сумке. — Заказывай.
* * *
Никогда не думала, что наблюдать за ждущим Алмазовым будет так приятно и одновременно страшно. Да, мне страшно, что за оставшиеся несколько минут до окончания регистрации, он возьмет и все же зайдет внутрь аэропорта и улетит без меня. Стерва внутри меня говорит, что этого я ему точно не прощу. Да, пожалуй, я наслаждаюсь его хождениями туда-сюда и постоянным просмотром на часы. Жалко ли мне его за то, что он звонит на мой выключенный мобильник? Да, жалко. Но позволять себе быть снова рохлей не могу. По крайней мере, на виду.
— Девушка, вы все же выходите или мы уезжаем? — доносится до меня голос водителя.
— У нас оплаченное время заканчивается через семь минут. Вот тогда я и скажу, выхожу ли я со своим чемоданом или мы едем обратно. Не отвлекайте меня, пожалуйста.
— Как скажете.
— Уже сказала.
Перевожу взгляд на Алмазова, вновь сканируя его взглядом. Только не заходи в аэропорт, Сережа. Иначе — баста. Только не заходи. Ровно через две минуты Сережа, схватив свой чемодан, направился к такси. Да, детка!
— Открывайте дверь и багажник. Давайте, давайте, живо.
Вылезаю из машины и тут же издаю громкое:
— Алмазов, я тут! — машу рукой как кретинка, пока водитель достает мой чемодан. То, что на лице Сережи я увидела улыбку, в данный момент меня не может не радовать.
— Пришла.
— Приехала, мы еще успеваем, пошли скорее, — хватаю его за руку. — Без нас не улетят, зато обувь, гамадрилы, не заставят снимать. Быстрее, Сережа.
Но вместо того, чтобы бежать, он хватает меня за талию, прижимает к себе с такой силой, что становится тяжело дышать. Тяжело, но от чего-то приятно. Приятно чувствовать его силу. Чувствую, как Сережа зарывается рукой в мои волосы и, уткнувшись лицом мне в шею, шумно выдыхает. Чуть отстраняет меня от себя, обхватывает мое лицо ладонями и, смотря мне в глаза, нежно целует.
— Я билеты забронировал, так что места у нас хорошие, — не переставая меня целовать, шепчет мне в губы.
— Я на месте проверю насколько они хорошие, — наигранно строгим голосом произношу я, отрываюсь от него и тяну за собой. И становится смешно от того, как мы бежим.
Оказалось, что нет ничего страшного в том, чтобы приходить последними, зато не надо ничего ждать. Правда и поговорить некогда.
* * *
— Ты ведь приехала в аэропорт гораздо раньше. Сидела в машине и следила за мной? — как только мы усаживаемся на свои места в самолете, первым начинает Алмазов, ничуть не скрывая улыбки.
— Да. Но ты мог сделать вид, что не заметил этот маленький факт, как и я почти забыла твое «пошла вон», за которое ты, кстати, не извинился. Но можешь не извиняться, мы оба погорячились. Со всеми бывает, я обязательно использую это против тебя в нужный момент, — доставая ежедневник из сумки, уверенно произношу я. — Итак.
— Жопой об косяк. Убери свой ежедневник, прошу по-хорошему. Ты уж по памяти диктуй свои пункты. Или вообще не диктуй.
— Ну как это не диктуй. Места, кстати, ты выбрал не такие уж и хорошие.
— Нормальные.
— Ладно, по памяти, так по памяти, — закрываю ежедневник, откладывая его в карман впереди находящего сиденья. — Как только мы вернемся из отпуска, ты поможешь мне устроиться медсестрой на ваше отделение. Я хочу работать и это не обсуждается. Если папа тебе скажет меня отговорить, то ты скажешь ему строгое — нет. Ты как, согласен?
— То есть пункты будут такие нормальные? Черт, я было подумал, что там что-то типа теперь секс раз в неделю, в наказание за «пошла вон».
— Ты согласен?
— На что? Устроить тебя на работу?
— Посодействовать, учитывая, что меня не любит заведующая.
