Я едва удержалась, чтоб не потормошить его — мне казалось, он подглядывает за мной из-под своих густых, словно специально загнутых кверху ресниц. Вместо этого я вдруг опустилась на колени и прижалась щекой к его руке.
Так, по всей вероятности, поступила бы героиня какого-нибудь заурядного телесериала, по поводу которых я всегда иронизировала. Я видела себя со стороны. Почему-то мне и в голову не пришло подтрунивать над собой.
Не могу сказать, как долго находилась я в этой неудобной, но, очевидно, красивой позе. (Мои довольно длинные хорошо ухоженные волосы цвета мокрого песка накрыли меня тяжелой волной.) Если кто-нибудь видел эту сцену, Лене наверняка позавидовали.
Потом я встала и, не оглядываясь, вышла из палаты. Я вдруг поняла, что Леня будет жить.
Я поделилась своим ощущением с отцом. Он грустно покачал головой.
— Токсиколог сказал, все симптомы бутулизма. Внезапно потерял сознание. В метро.
— Эта тварь не появлялась? — вырвалось у меня.
— Пока нет. Думаю…
Отец закашлялся и полез в карман за платком.
— Ты ей звонил?
— Я узнал адрес и телефон по справочной. Назвался его родным дядей. Эта мадама прочитала мне по телефону целую лекцию… Тебе нельзя курить, девочка. Это очень плохо влияет на…
— Плевать я хотела. — Затянувшись еще раз, я загасила сигарету об стенку. — Чем же она недовольна?
Отец смутился.
— Столичные женщины очень… раскованны в выражениях. Хоть я и медик, все равно мне бывает трудно…
— Брось, папа. Что она сказала?
— Что он импотент, вот что она сказала.
— Чепуха. Это такая чепуха.
— Я тоже так считаю. Я ей так и ответил.
— Ты не спросил у врача, чем он отравился?
— Грибами. Консервированными грибами.
— Ловко устроено. Впрочем, это выглядит очень правдоподобно.
— Да, дочка.
Мы вышли на Садовое кольцо. Я вдруг поняла, что мне не хочется домой, хоть мы и приехали в «Склиф» прямо с вокзала. Меня охватило странное возбуждение, и я почувствовала себя почти всемогущей. Удивительное это ощущение, и приходит оно к тебе в самый неожиданный момент.
— Хорошо бы перекусить, — предложил отец. — Домой мы не скоро попадем.
Милый папа, оказывается, не утратил способности чувствовать.
Мы поглощали бутерброды с ветчиной и смотрели в окно. Из него была видна часть здания «Склифа». Похоже, именно та, где лежал Леня.
— Как ты узнал, что он в больнице? — спросила я, чувствуя себя хозяйкой этой удивительной жизни, в которой, помимо всего прочего, есть бодрящий горячий кофе и очень вкусные бутерброды.
— Эта мадама вдруг переменила, как выражаются сейчас, имидж и стала говорить, что очень волнуется за Леню, — он уже больше суток как не подает о себе вестей. Все это отдавало такой фальшью, да простит меня Господь. Я быстро с ней распрощался и набрал «Склиф».
— Ты у меня молодец, папочка.
Мы помолчали.
— Доченька, а ты подумала о том, какие берешь на себя обязательства?
— Нет, папа. Об этом еще рано думать.
— Об этом уже пора думать, — в тон мне ответил отец. — Мы должны увезти его отсюда. Нужно подготовить маму… — Он вдруг посмотрел на меня в упор и спросил: — Скажи, а в Англии легко получить развод?
— Черт их знает. — Я напрочь забыла о существовании этого «дохлого шотландца» Патрика. Как забыла о Рафаэлло и Али. Воспоминания оказались для меня не из приятных. — А зачем мне развод?
— Да, я понимаю, с этим не следует торопиться.
Отец допил кофе и стал искать урну, чтоб выкинуть картонный стаканчик. Он слишком усердно искал эту урну.
— Пусть ребенок будет одним из подданных британской королевы. Это дает некоторые преимущества.
Отец неопределенно хмыкнул. Наконец он нашел эту чертову урну.
— Но маме мы скажем, что вы собираетесь пожениться. Дело в том, что в нашем городе все друг у друга на виду, а она так болезненно реагирует…
У меня поплыло перед глазами. Что-то случилось в моем животе.
— Шрам… У меня останется шрам.
Я с большим усилием ворочала языком. Руки меня не слушались — они словно к чему-то прилипли или приросли.
— Никакого шрама не останется. — Это был голос папы. — Они сделали всего три малюсеньких шва. Все рассосется бесследно.
Все-таки мне удалось поднять веки. Лица родителей были не в фокусе. Они сидели слева от моей кровати. Справа тоже кто-то стоял либо сидел — я видела краешек чего-то белого. Мне стоило больших усилий скосить глаза вправо.
Это была медсестра со шприцом. Она приготовилась сделать мне укол.
— А Леня не умер? — спросила я с отвагой человека, только что побывавшего на краю могилы.
— Нет, моя хорошая. Леня жив-здоров. Из-за этого вашего Лени ты потеряла ребенка и сама чуть не отдала Богу душу.
Это сказала мама. В ее голосе было столько негодования.
Я знала, что потеряла ребенка. И еще я что-то знала. Но в тот момент забыла, что именно.
— Папа, что с ним? Говори правду. Не будем тратить время на…
— Моя девочка, я и не собирался тебя обманывать. Мама права — он настоящий слизняк.
Слово «слизняк» пульсировало в голове вместе с кровью. Но оно не причиняло боли — ведь мне сделали обезболивающий укол.
— Не расстраивайся, папочка. Нам с тобой не впервой разочаровываться в людях.
Я заснула. Сон был крепким и успокаивающим. Проснувшись, увидела отца. Мамы не было.
— Отправил ее к Леньке, — сказал он, едва я успела открыть глаза. — Мы с тобой сами справимся, верно?
Часа два он рассказывал мне случаи из своей практики, анекдоты, что-то еще, очень простое и умиротворяющее. То, чего я ни за что не стала бы слушать всего несколько дней назад, теперь я слушала с вниманием и интересом.
У меня, как никогда, было спокойно на душе.
Алкоголь взвинчивал меня и звал на подвиги, которые мне, однако, не хотелось больше совершать. Если мое тело иногда и подавало признаки жизни, а, следовательно, соответствующих желаний, мой разум и все остальное пребывало в спячке. Под кайфом я несколько раз последовала зову моего тела. О, это был еще тот эксперимент над собой. Один тип, которого я соблазнила, а сама попыталась в решающий момент сделать ноги, избил меня так, что я неделю сидела дома. А ведь он был киноактером, даже известным.
Родители обрывали мой телефон. Я разговаривала с ними вполне нормальным, с моей точки зрения, голосом, и тем не менее мама рвалась меня проведать. Ей казалось, они с Ленькой помогут мне выкарабкаться из какой-то ямы на божий свет. (Это почти цитата из мамы, хотя я и привожу ее без кавычек.) Только их мне не хватало. А потом, кто сказал, что я хочу на этот божий свет? Может, мне в этой яме хорошо, а? Спокойно по крайней мере. К черту страсти. Устала от них, как гончая собака после королевской охоты. Страсти расшатывают нервную систему, портят цвет лица, пагубно влияют на пищеварение и так далее. Мне еще не хотелось умирать, но вовсе не потому, что я боялась смерти в том смысле, в каком ее понимает подавляющее большинство людей — мне казалось, там будет еще занудней. К тому же я не совсем разлюбила свое тело. Там его у меня отнимут. Оставят только душу. А она, думаю, и есть источник всех моих бед и неурядиц.
Я не собиралась искать Леню — он для меня умер. Он оказался слабаком. Слабаки любить не умеют, а мне как-то не хотелось любить тех, кто не любит меня. Уверена, нет на свете бессмысленней занятия, чем любить тех, кто тебя не любит. Леня меня разлюбил, следовательно, я вычеркнула его из своей жизни.
В ней стало пусто и неуютно.
… В ту компанию я попала случайно. По обыкновению болталась по Тверской, зашла в «Макдональдс» запихнуть в себя хоть что-то — за последнее время я здорово похудела, и это не прибавило мне красоты. Возле фонтана сзади Пушкина толпились какие-то молодые люди. Один из них вдруг взял меня под руку, но сделал это совсем не так, как делает самец, выбравший для себя самку. Компашка, в том числе и я под руку с этим молодым человеком, двинулась в сторону Петровки. Я обратила внимание, что среди нас несколько девиц. В джинсах и тусклого цвета куртках и хламидах они мало чем отличались от парней. На мне было примерно то же, вот почему, думаю, меня приняли за свою. Какая разница, с кем и как скоротать вечер…
Квартирка оказалась ничего себе, правда, пыльная и захламлена всяким старьем. Мы расположились на ковре — кружок из восьми человек, если мне не изменяет память. Музыка была клевая, хоть я и не поклонница современных ритмов — застряла где-то на нормальном здоровом рок-н-ролле. Ребята о чем-то говорили. До меня долетали отдельные слова — они говорили спокойным, даже приглушенным тоном. Меня это вполне устраивало Меня не интересовало, о чем они говорят.
Пустили по кругу какую-то сигарету. Конечно, я с ходу просекла, что это такое. Вспомнила, как мне было хорошо в гареме у Али, где мне во все подмешивали какую-то наркоту. Обозвала себя мысленно дурой, что не сообразила раздобыть травки раньше — скольких она спасла от петли и прочих опрометчивых поступков.
