Кровь прихлынула к его лицу. Внезапно вскочив, он сжал кулаки, и я на миг даже почувствовала страх перед этой гневной вспышкой.
— Это последний раз, мадам. Последний, черт побери!
— Что такое «последний»? — спросила я в недоумении.
— Мне в последний раз нужна уверенность. Если нам суждено еще раз встретиться при таких же обстоятельствах, боюсь, я потребую от вас совсем иную цену. Правда мне уже ни к чему.
Я медленно поднялась, в упор глядя на него широко раскрытыми глазами.
— Значит, — спросила я, — все дело не в том, виновна я или нет? Все дело в том, как я к вам отношусь. Не так ли? Просто желать мне добра вы не можете. Вам нужно что-то взамен. Да?
Не отвечая, багровый от волнения, он схватился за звонок. На зов явился гвардеец.
— Уведите эту гражданку. И дайте ей поесть, черт побери, — мы же не робеспьеристы, в конце-то концов!
Меня освободили через двенадцать часов после этого разговора. Освободили без всяких объяснений и извинений, но я и этому была рада. Только мысли об Александре сейчас занимали меня. Надо было бы что-то выяснить в Ренне, но этот город был враждебно настроен ко всем, кто проходил по делу о покушении, и поэтому я должна была спешно уехать. Я лишь вернулась на какой-то час в наш отель, привела себя в порядок, забрала прислугу и, сев в карету, приказала гнать что было силы.
Лишь оказавшись в Реннском лесу, я поняла, что теперь мне ничего не грозит.
Уже к пяти часам вечера мы оказались совсем недалеко от Белых Лип. Лес, среди которого мы ехали, успокаивал меня, настраивал на мысли о том, что все сложится к лучшему. Я даже подумала, что если уж Александр на свободе и ему пока не грозит казнь, то это самое главное. И главным моим утешителем, заставившим меня поверить в лучшее, стал лес.
Осень уже вступила здесь в свои права. Зажглись деревья. Яшмовые клены просто светились среди лип и берез. Да и сами липы и березы стояли словно в парчовых накидках. Дубы уже начали ронять свои спелые желуди. Птичьи стаи оглашали небо прощальными криками — косые ряды уток, длинные цепи чибисов, клинья журавлей и гусей.
И все-таки осенняя умиротворенность леса была кажущейся. На одной из дорожных развилок из чащи прямо под колеса бросился какой-то человек. Кучер едва успел остановить лошадей. Выглянув в окно дверцы, я узнала Фан-Лера — шуана, служившего моему мужу.
— Надо предупредить вас, ваше сиятельство, — выдохнул этот громадный бретонец.
— О чем?
— В Белых Липах засада, мадам герцогиня. Сюда пригнали уйму солдат. Все ждут, желают поймать герцога.
— Сколько их?
— Пожалуй, тысячи две, мадам. И кормить их приказывают из ваших запасов.
Я нахмурилась. Потом, помолчав, спросила:
— Фан-Лер, есть какие-нибудь известия о господине герцоге?
— Нет, мадам герцогиня. Простите нас. Мы связывались уже с его милостью Кадудалем-Круглоголовым, но он тоже ничего сказать не может.
— Вы, надеюсь, успели уйти? Солдаты вас не заметили?
— Ваше сиятельство, об этом не беспокойтесь. Мы хорошо затаились.
Карета тронулась. Покусывая платок, я чувствовала, как меня снова охватывает сильная тревога. Никто ничего не знает об Александре. Что с ним? Куда он делся? Я освобождена, я вернулась в Белые Липы, но здесь я буду словно отрезана от внешнего мира. О чем я смогу узнать, если сюда пригнали столько солдат? В конце концов, эти мысли так обеспокоили меня, что, когда мы приехали к Белым Липам, я почти кипела от гнева и ненависти к республиканцам.
Как и следовало ожидать, они изгадили все, что только было можно. Я не узнавала двора. Похоже, они топтались прямо по клумбам и наверняка бултыхались в бассейнах. Грязь была такая, что я невольно зажмурилась от злости. Их было ужасно много, они спали под стенами замка, под кустами, валялись пьяные прямо на дорожках. Везде были разбросаны пустые бутылки.
Едва выскочив из кареты, я набросилась на капитана, который командовал всем этим нашествием:
— Черт побери, сударь, по какому праву все это происходит? Да будет вам известно, я больше не дам ни куска хлеба вашим солдатам!
Капитан, противный толстяк, сделал шаг вперед.
— Вы обязаны кормить моих ребят. Они здесь не по своей прихоти, а по приказу командования. Они ловят вашего мужа, а он преступник, черт побери!
Кровь прихлынула к моим щекам. Я едва сдержалась, чтобы не закатить этому мерзавцу пощечину.
— Я достаточно наслушалась оскорблений в адрес моего мужа, пока сидела за решеткой. Я предупреждаю вас, капитан, если вы посмеете еще раз сказать что-то столь же гнусное о герцоге в его же собственном доме, ваши солдаты и вы сами забудете, что такое еда! Вы думаете, я и дальше позволю прислуге вас ублажать?
— Вы обязаны это сделать, гражданка!
— Если я обязана не дать им умереть с голоду — это одно. Но я не обязана обеспечивать их вином из своих погребов. Посмотрим, что вы запоете, когда получите лишь кусок хлеба на обед, — это и будет моя обязанность.
— Они возьмут сами, предупреждаю вас!
— Посмотрим!
Вне себя от того, что эти люди смеют нахальничать и называть меня гражданкой даже здесь, в моем доме, я быстро шла через анфиладу комнат. Навстречу мне выбежал Жан.
— Ма, ты видела? Тут их столько, что не пересчитать! И почти все пьяные!
Сбавив голос на целый тон, он спросил:
— А господин герцог на свободе?
Я поспешно кивнула. Потом, обнимая сына, быстро приказала:
— Мальчик мой, беги на кухню, найди экономку. Пусть ничего не дает этим негодяям, пусть все спрячет.
— Ма, ты думаешь, они сами не найдут?
— Может, и найдут. Но мы все равно причиним им этим неприятность.
Жан убежал. Я подумала, что отыскать что-то самим солдатам будет трудно, — замок был словно предназначен для подобной осады. Надо было знать его секреты, чтобы что-то найти, знать расположение подземных лабиринтов, превращенных в погреба. Вполне возможно, синие бросятся грабить окрестные деревни, но тогда уж крестьяне зададут им жару, и я ничуть не буду виновата, если нескольких синих вздернут за грабеж на осине.
Охваченная желанием осуществить свое мелкое мщение, я развила лихорадочную деятельность. Я сбегала на ферму, потом обежала весь дом, собрала прислугу и приказала ей держать язык за зубами. Провизией теперь распоряжаюсь только я. Я забрала у экономки ключи и привесила их себе на пояс. Пусть теперь попробуют эти пьяницы что-то получить! Я выдам им по куску хлеба и по стакану воды из колодца. Так они быстрее отсюда уберутся.
Поспешно проходя через голубую гостиную, я заметила в кресле старую герцогиню и сразу остановилась.
— Простите, мадам, — сказала я. — Я приехала два часа назад, но еще не успела зайти к вам.
С трудом поднимаясь, Анна Элоиза махнула мне рукой.
— Подойдите!
Я подошла. Какое-то время она вглядывалась в мое лицо, потом сделала гримасу и поднесла руку к виску:
— Что это у вас? Синяк?
Я качнула головой. Она хмыкнула.
— И кто же посмел?
— Я была там, — сказала я резко. — Под арестом.
— Вы сидели под арестом из-за Александра? И они осмелились бить вас?
— Им не так много нужно было смелости. Они знали, что я не могу дать им сдачи.
— Не можете? Это мы еще поглядим!
Глаза старухи вспыхнули таким зловещим огнем, что она внезапно даже как-то помолодела лет на двадцать. Она пошатнулась, и я поддержала ее. Ее рука медленно опустилась на мое плечо. Анна Элоиза некоторое время молчала, а потом произнесла — не так холодно, как всегда:
— Ах, племянница! Что за судьбу вы себе выбрали!
Я вдруг с изумлением поняла, что старая герцогиня, пожалуй, впервые не вложила в слово «племянница» насмешливого оттенка.
Зная, что не смогу этой ночью спать, я зажгла все свечи в гостиной. Анна Элоиза, выслушав мой рассказ, ушла к себе. Дети были уложены — по крайней мере, я надеялась, что даже Жан угомонился. Со мной была только Маргарита.
Я сидела в кресле, а она прикладывала к моему синяку уксусные примочки. На сердце у меня было тревожно. Солдаты во дворе все еще бесновались по поводу того, какую скромную трапезу я им устроила. Они даже развели костер, хотя я просила потушить все огни. А капитан, этот чертов толстяк, повсюду выставил своих часовых.
— Боже мой, — произнесла я, — надеюсь, Александр будет достаточно умен и не подумает сюда заглядывать.
— Узнать бы для начала, куда он делся! — проговорила Маргарита.
Положение было серьезное. Белые Липы словно взяты в осаду. Дворец оцеплен стражей. Пожалуй, даже если Александр пришлет через кого-то известие, гонец непременно попадется.
В три часа утра зазвенели шпоры в вестибюле, и в голубую гостиную вошел Поль Алэн. Я вскочила, увидев его, и полотенце, смоченное уксусом, упало на пол.
