Тётю Фросю уложили на кровать, а все остальные легли на полу.
— Прямо, как в партизанском отряде! — пошутила Аня.
Через несколько минут все спали. Напряжение долгого дня всё же сказалось.
ПЁТР МАКСИМОВИЧ В КИШЛАКЕ
В доме тётушки Санобар начался настоящий переполох. Евдокия Васильевна не выходит на работу с того дня, как получила письмо о том, что приезжает муж. Заведующий фермой, учитывая особой важности причину, разрешил ей это… И вот они со Светой с утра до ночи не знают ни минуты покоя. С теми разве что перерывами для Светы, когда она бегала в медпункт, чтобы принять самых неотложных больных. Натопили пожарче печку, побелили изнутри комнату, тщательно вымыли и без того чистые окна и двери, прибрались.
Вся тоска по мужу, что скопилась в душе Евдокии Васильевны за годы войны, за долгие годы вынужденной разлуки и связанных с нею тревог, обернулась от одного только письма в безбрежную и неудержимую радость. Совсем как в годы беззаботной и безмятежной молодости, с губ её не сходила улыбка. Она часто и без всякой видимой причины смеялась, начинала вдруг напевать, казалось, давно забытые песни. То и дело поторапливала дочь:
— Пошевеливайся, пошевеливайся, Светик! Дел у нас с тобой — только начать и кончить! А времени, сами по знаем, сколько…
Свете тоже хотелось радоваться вместе с матерью. Только радости почему-то не получалось. Она и корила себя и стыдила: «Отец едет, долгожданный, любимый, а ты ходишь туча-тучей. Бессовестная!..» Но сердцу было тревожно, беспокойно, будто предчувствовало оно какую— то беду. Можно было даже подумать, что со вчерашнего дня беззаботность и даже шаловливость Светы полностью передались Евдокии Васильевне, а все мамины заботы и печали свалились на её, Светины, девичьи плечи. Спросит у неё что-нибудь мать, она ей машинально ответит, а не спросит — Света целыми часами рта не раскрывает. Правда, на работе это настроение никак не отражается. А мысли её в это время далеко, там, где Катя борется со смертью, там, где теперь все уже, конечно, знающий Фазыл. «Бедный, как ему, должно быть, тяжело!» — вздыхает Света.
Евдокия Васильевна давно заметила, что дочь в подавленном, мрачном настроении. Знает она и причину этого тягостного состояния. «Да… — горестно размышляет женщина, — тяжёлый для доченьки удар. Подругами они были близкими, с самого раннего детства. Вместе играли, росли, потом вместе в школу пошли. Очень друг в дружке привыкли, привязались. Прямо как сёстры родные. И вот Катя… Ах ты, горе-то какое! До смеха ли сейчас Свете, до радостей ли, хоть и отец едет!..»
Но вот наконец вся домашняя работа была закончена, каждая вещь вымыта и протёрта, да не один раз! Всё аккуратно расставлено по местам. Уставшая от хлопот Евдокия Васильевна с наслаждением вытянулась на кровати. Света прикрутила фитиль лампы и присела к матери па краешек постели.
— Мама, — спросила она, — а папа, наверное, не собирается здесь долго задерживаться?
— Нe знаю, Света. Вот приедет наш папа, тогда всё и выяснится.
— Нет, мама, это, по-моему, и сейчас ясно. Он же написал в письме: «Назначен на работу в областной комитет партии». А если так, то здесь он долго пробыть не сможет.
— Если на работу назначен, ещё лучше. Вернёмся прямо в свой родной город.
— Вы-то уедете. А я разве смогу даже подумать об этом, пока не узнаю, что с Катей?
Евдокия Васильевна лежала на кровати навзничь, подложив ладони под голову. Но слова Светы не на шутку встревожили её, и она тут же повернулась на бок.
— По письмам узнаешь, — попыталась было отговорить дочь.
С улицы донеслись протяжные автомобильные гудки. Потом у самой двери послышались шаги, затем и голом Сабира:
— Где вы там? Поехали!..
Света поспешно вскочила:
— Как поехали? Куда?
— В правление телеграмма пришла. Ваш отец сегодняшним поездом приезжает. Откуда, не знаю, но приезжает. Вот меня и послал к вам срочно парторг.
— Мама, слышала? Собирайся поскорее!..
Евдокия Васильевна поспешно встала и побежала на кухню, где с утра, помогая им, хлопотала Санобар-апа.
— Мы на вокзал поехали, Санобар, — сказала она. — Ты уж извини нас, но придётся тебе здесь самой как-нибудь за всем необходимым присмотреть.
— Какие извинения, Дусяхон! Поезжай. Пока вы вернётесь, всё будет, как на свадьбу, готово. Едва заслышу машину, так сразу и рис засыплю. А всё остальное давно готово.
Снова послышались частые, нетерпеливые гудки. Света первой выбежала на улицу, Евдокия Васильевна поспешила за нею, на ходу повязывая платок.
В машине уже сидел только что подошедший из правления Халмурадов. Он развернул телеграмму, которую держал в руках, ещё раз заглянул в неё.
— До прихода поезда осталось чуть меньше двух часов, — предупредил он, — Не опоздать бы. Поехали поскорее.
Едва они въехали на привокзальную площадь, как объявили о прибытии поезда. Все поспешили на перрон. Немного времени спустя показался скорый «Москва — Ташкент». Пятый вагон, о котором говорилось в телеграмме, остановился прямо напротив встречавших.
— Вот он, вот он, мой папа! — закричала Света, первая увидевшая Петра Максимовича.
Тот махал им рукой из окна вагона.
Света бросилась в вагон. Не обращая внимания на недовольное ворчание пассажиров, которым она мешала в проходе, Света с визгом бросилась отцу на шею и начала покрывать его лицо бесчисленными поцелуями.
— Вы бы, товарищи, прошли в своё купе, — раздражённо посоветовал кто-то. — Там и целовались бы, не загораживали бы людям прохода!..
— Сейчас, сейчас… — извиняющимся голосом проговорил Пётр Максимович, смахивая кулаком набежавшие слёзы.
В вагон еле протиснулись и Халмурадов с Евдокией Васильевной. Все вместе они действительно прошли в первое же освободившееся уже купе. Подождав, пока пройдут самые волнующие минуты встречи так долго не видевшихся и истосковавшихся друг по другу родных людей, Халмурадов шагнул к Петру Максимовичу и раскрыл объятия.
— Давай встретимся по-нашему, по-узбекски, — сказал он, крепко обнимая гостя.
— Ох, спина! — приглушённо охнул Пётр Максимович. — Если так встречаются по-узбекски, то половина узбеков должны быть горбатыми.
— Ничего, — улыбнулся Халмурадов. — Объятья добрых друзей и горбатого распрямят.
Между тем все пассажиры уже покинули вагон. Стих возбуждённый гомон, прекратилась сутолока. А в купе всё говорили и говорили. Казалось, вопросам, порою самым неожиданным, не будет конца. А то вдруг замолкали и молчали подолгу, лишь изредка поглядывая друг на друга, заплаканные и счастливые.
Наконец не выдержал проводник. Заглянув в купе, он сдержанно проворчал:
— Мне тут прибираться надо, товарищи, и вагон закрывать. Разговаривать и в зале ожидания можно.
— Да, да… — спохватился Пётр Максимович.
Они вышли и направились в купе, в котором ехал Рагозин. Пётр Максимович нагнулся было к загодя снятым с полки чемоданам, но Халмурадов опередил его, и все они гуськом пошли к выходу.
Дожидавшийся внизу на перроне Сабир подхватил из рук Халмурадова тяжёлые чемоданы и понёс их к машине.
Опять первой спрыгнула с подножки Света.
— Пап! — тут же повернулась она к вагонной двери. — Давай руку.
Пётр Максимович был очень взволнован встречей. В движениях его появилась совсем но свойственная ему суетливость: он то поднесёт к лицу и долго наслаждается ароматом подаренного ему огромного букета невесть где раздобытых цветов, то вдруг начнёт торопливо шарить в карманах, искать платок, чтобы вытереть всё набегающие и набегающие слёзы радости и счастья.
Как только машина въехала в кишлак, грянула весёлая музыка. Послышались ритмичные удары дойры — узбекского бубна, торжествующе протрубил карнай, повёл щемяще нежную мелодию сурнай. Этого но ожидали даже Евдокия Васильевна со Светой. Ведь время-то было уже такое позднее!
Петра Максимовича встречал чуть ли не весь колхоз.
На площади у школы, освещённой неровным, колышущимся светом множества факелов, выстроились в линейку пионеры. Вокруг четырёхугольной деревянной трибуны шумели сотни и сотни человеческих голосов.
С машины соскочили сначала Халмурадов, а за ним Пётр Максимович, из кабины вышли Евдокия Васильевна со Светой. На площади раздались аплодисменты, послышались приветственные возгласы:
— Хуш келибсиз! Добро пожаловать, дорогой гость!
Как только Пётр Максимович, Халмурадов, Евдокия Васильевна и Света направились по знаку Ахмаджана-ака к трибуне, снова вспыхнули аплодисменты, заиграла музыка.
Председатель колхоза взял за руку совсем уже онемевшего от радостного изумления и смущения Рагозина, притянул к себе и тоже крепко обнял.
— Добро пожаловать, дорогой наш гость! — с чувством проговорил он.
