почти спокойно, а вдруг правда прогонит.
А оставаться зачем, не доедать же то мясо?
Он смотрит на моё лицо. Руку протянул, тронул бровь.
— Вот теперь, это твоё лицо.
Шагнул ближе. Это он чего удумал? Руку на бедро положил и крепко пятернёй сдавил. Другой рукой за талию схватился. К себе рванул, и я влипла в его мощную грудь.
— Болтливая ты, Лилиана, ох, болтливая, — и губами в мои губы впечатался.
Не успела даже ответить, что совсем неболтливая. Схватил за задницу, приподнял и посадил меня на мраморную столешницу.
Пока она моет лицо, стоя ко мне жопой, я, как дурак, пялюсь на её круглые половины и полосочку стрингов. Член мой, само собой, свободу мыслей почувствовал, ну, и давай оживать.
Я даже не слышу, что она там болтает. Отвечаю на автомате, а сам точно знаю — из ванной ни ногой, я малышку тут как раз и представлял. Вот и исполним.
Подхватил Лилиану, как пушинку, на столешницу посадил, ноги раздвинул, платье задрал.
Сегодня эта красавица никуда от меня не уйдёт.
В упругую задницу Лилианы знатно клешнями впечатался, мну, как не в себя.
Потом рефлекс какой-то давнишний сработал, рванул, сука, малышку и снова жопой к себе повернул. Жуткое монашеское платье задрал, дернул почти невидимые трусы. Тороплюсь очень, боюсь куда-то не успеть.
Ремень одним движением клацнул, пуговицы на новых джинсах, сука, тугие и член ещё уперся, расстегнуть не даёт. Дергаю, дергаю. Малышка притихла, кажется, что сейчас повернётся и спросит: «Ну, ты там скоро, Федя?»
Я, блять, наконец, с пуговицами справился, агрегат свой задубевший вытянул, секунду прицеливаясь, сразу в прощелину сунул… и понеслась. Лапами стойку зафиксировал и вперёд, возвращать забытые знания. Работаю знатно и наблюдаю. Как мой изголодавшийся членушка входит и выходит. Ух, и знатно входит и охренеть как выходит.
Лилиана поскуливает, понятное дело, от счастья, такой мужик её ебёт. А я стараюсь. Не ленивый. Нагнулся, за сиськой полез под платье. А там, бля, и не пролезешь, пояс же ещё.
Смотрю, поняла малышка задумку, пояс быстро развязывает. Тут моя пятерня сиськи нащупала, стало радостнее. Жарю, короче, Лилиану, она глаза от кайфа закатывает. В зеркало то перед нами вся реакция как на ладони. Свою рожу вижу и малышки смазливое личико. Рот открыла от удовольствия, волосы растрёпанные, руки по столешнице шарят, ищут, за что зацепиться. Я, от нихерасе какого возбуждения, схватил малышку за плечо и конкретно так присовывать начал.
Вот, сука, повезло мне сегодня, не шлюху жарить, а приличную местами Лилиану.
Надоело сзади, снова повернул, посадил, сунул между ног. Она их знатно раздвигать умеет. Во, бля. Платье, сука, мешает теперь, потянул снимать, Лили руки подняла, я платье стянул, лифчик расстегнул. Класс. Вот теперь самая та тема.
Жарю, как подорванный, сиськи трясутся, Лили стонет. Я счастлив, походу.
Давно я так не трахалась… Мощно.
Забыла про то мясо, про рот перчёный, вцепилась в Фёдора, как в одного единственного на всей планете Земля. Деру с него рубашку. Во изголодалась. Оголяю охренительное тело с буграми мышц и кубиками пресса. Поражаюсь, откуда?
Согласная, ой, согласная.
— Ты это, не устала ещё, Лили? — пыхтит Фёдор.
Не хотела, вот не хотела, чтобы кто-то меня так называл, есть в этом имени действительно что-то от клубной шлюхи, но когда он так меня назвал, сразу безропотно согласилась. Даже понравилось. Ласково так — Лили.
Трахаемся уже почти час и всё в ванной. Он меня то в один, то в другой угол тащит, то на бортике, то на раковине, то на столешнице, то у стены.
— Нет, не устала, — говорю уже слабо.
Он продолжает. Я бы уже и в водичку бы занырнула поостыть, тут у него не ванна, а чуть ли не бассейн. Или на кроватке чутулю полежала бы.
Но Фёдор как будто гигант, неутомляемый. На пол переместились. Я сверху. Скачу безумно, но уже точно начинаю уставать. Второй час пошел.
И только, когда он снова поставил меня к себе задом, уже на последних его движениях, я поняла — всё. Отработали.
Фёдор остановился, голову вверх поднял, отрешённо смотрит в потолок, словно совсем ничего не соображает. Я выдохнула, жду, когда освободится моё оттраханое и на славу отмассированое влагалище.
— Ладно, — сказал, глядя в потолок, — пора и отдохнуть.
— Можно бы, — говорю слабо, а сама думаю — ну, наконец-то.
Ослабел. Силы растратил и что-то так жрать захотелось. Я-то того идеально мяса ни куска в рот не закинул, побежал эту спасать, а сейчас после часовой непрекращающейся ебли, так в животе скрутило, что хоть голодным волком вой.
Самцовый-то голод я утолил, а вот брюхо набить за всей этой суетой забыл.
— Может, поедим, — говорю, отпуская Лили.
— Можно, — еле слышно.
Она бедная, натерпелась, нужно бы и покормить девушку.
— Душ тут включается? — указывает пальцем на кнопки.
Я ещё сам толком не разобрался.
— Ага, жми на красную, — говорю, улыбаясь.
Она ткнула и как заорёт.
— Чёрт, ты это специально, горячо! — отскочила.
Подошел, руку подставил.
— Где горячо? Тебе показалось, — а сам жадно рассматриваю её, голую.
Тело снежное, кожа тонкая, почти прозрачная. Ни одного изъяна. Сиськи до того идеальные, что, глядя на них, и жрать перехотелось. Живот плоский с аккуратным, маленьким пупком. А кися, только сфотать и в рамочку поставить или в портмоне, чтоб всегда перед глазами была.
— Вот, тёплая пошла, становись.
Она встала под струи, а я взгляд оторвать не могу. Венера, чтоб её, а эта, наверное, ещё и лучше будет.
— Теперь, ты — моя, — говорю, неспешно шаря взглядом по телу Лилианы.
— С какого перепуга?
— С такого, что с сегодняшнего дня, ты моя женщина.
— Ты же говорил, с вчерашнего, — усмехнулась, гель для душа взяла, нанесла на руку и по телу давай размазывать.
Водит ладонями, а я снова затормозил чего-то. Джинсы-то уже натянул, а не надо было. Лили смотрит мне в глаза, а я еле-еле на лице её взгляд удерживаю и снова на сиськи, на бедра и на всё остальное. Не выдержал, шагнул под струю воды. За волосы мокрые схватил Лилиану, выкрутил так, чтобы её лицо к своему повернуть.
— Сказал — моя, значит — моя, — снова полез целовать и лапать.
— Федя, Федя, подожди, дай отдохнуть немного, ты меня загонял.
— Теперь только на мне будешь танцевать. Работу эту бросаешь с сегодняшнего дня.
— Что? — она отстранилась, — Нет, мне, конечно, приятно, а семью мою
