за днем все больше заполняла его память и воображение в свое отсутствие и мутила разум в минуты, когда они были вместе. Отношение к Вере менялось противоположно. Для Льва она оставалась частью его самого, самой лучшей частью. Ему были дороги воспоминания о беде и счастье, пережитом ими вместе. Он был благодарен ей за успех, стремление к которому пробудила в нем любовь. Его продолжала восхищать ее внешность: полное достоинства и спокойной мудрости лицо, в котором эта мудрость потрясающе гармонично сочеталась с еще детскими чертами. Он помнил, что они вместе сотворили чудо. Но как женщина, она стала ему неинтересна. Вера принадлежала ему всем своим существом, но она не умела дарить той телесной радости, на какую была с избытком способна Люба. Их близость высохла.
Веру жег непрекращающийся огонь. Ей нужна была, если уж не надежда на возврат к прежнему, то хотя бы ясность в отношениях, ей был необходим честный разговор. Сначала она решила понаблюдать и выбрать наиболее подходящее время для выяснения отношений. Но с каждым днем Лев был все дальше от нее, и к боли от разрыва их единого тела добавлялся ужас от размеров этой рваной раны. Ждать стало невозможно. Несколько раз она собиралась с духом, чтобы начать разговор, но слезы душили ее, и чтобы не показать этого, она уходила к себе. Лев, конечно, это замечал, и его это только раздражало, а не смягчало. В один из вечеров он пошел за ней, плачущей, чтобы прекратить это тягостное положение уже все равно с каким исходом.
– Что случилось, Вера? – спросил Лев, стараясь быть спокойным, отчего его голос стал холодным.
Вера прекратила плакать.
– Я уезжаю к маме.
– Зачем?
– Чтобы не жить с тобой.
– Ты меня разлюбила? – все это говорилось убийственно спокойным голосом.
Слезы высохли от удивления перед таким безразличием.
– Это ты меня разлюбил.
– Нет, я люблю тебя.
– Зачем ты мне лжешь? Неужели ты думаешь, что я ничего не понимаю? Или ты таким образом успокаиваешь совесть? Зачем? Разве она у тебя есть? Ты достаточно хорош, чтобы обойтись без нее.
Лев наклонил голову набок и устало рассматривал Веру. «Как странны человеческие чувства!» – думал он, – «Еще недавно он был готов воевать со всем светом только по одному слову этой девочки. А теперь ее слезы раздражают».
– Зачем ты позвал меня оттуда? Я ведь уже была готова умереть. Знаешь, какую свободу дает готовность умереть? А ты привязал меня к жизни. Что я буду делать без тебя?
– Оставайся. Зачем ты так драматизируешь?
Вера была бы готова спорить о том, изменял ли Лев, она готова была быть обманутой вторично, но она не могла переносить такого спокойствия. Она не смогла даже остаться сидеть.
– Драматизируешь? Драматизируешь?
Лев покивал головой.
– Да ведь ты же умер для меня только что! Неужели я смогу хоть сколько-нибудь быть рядом с остывающим телом того, кого раньше любила? Ты помнишь Сашу? Он, пока лежал в реанимации, просил передавать мне, что обязательно скоро поправится, а потом попросил передать мне его катера. Он беспокоился об этом, пока не умер, – Вера достала из кармана платья Сашины катера и показала их, как и он тогда – на раскрытой ладони.
Острым прутом боль стегнула Льва по лицу. Он даже невольно дернулся.
Вера встала, собрала что-то из своих вещей, позвонила водителю и отправилась к маме. Лев не удерживал ее.
Вера приехала к маме на Замшину улицу, отпустила водителя, но не стала подниматься наверх, а пошла бродить по вечернему городу. Она добралась по Пискаревскому проспекту до набережной Невы напротив Смольного собора. Русло в этом месте имеет изгиб, течение быстрое со множеством водоворотов. Вера немного прошагала по набережной, постояла, рассматривая темную воду, играющую отражениями огней, опустила бывшую в ее руках сумку на гранитный настил и бросилась вниз.
Нашлись очевидцы, сообщившие, что молодая женщина бросилась в воду. По имеющимся в сумочке документам была установлена ее личность, но тело так и не было найдено. Можно сказать, что последнее обстоятельство даже устраивало Льва, поскольку он не мог представить, как придет на ее похороны, равно и то, как не придет на них.
Лев переживал произошедшее, разделившись надвое. Внешне совсем не было заметно, что он хоть немного тронут Вериной гибелью. Окружающие удивлялись его черствости. Что можно было подумать, если он не ушел в себя, в свои переживания, не стал задумчив или печален, а наоборот стал работать еще энергичнее, еще эффективнее? А он чувствовал себя роботом, выполняющим программу, написанную не им. Зачем он живет, почему он живет, как долго его функционирование будет продолжаться? Внутри у него было черно. И только в работе он видел причину продолжать движение. Работа придавала смысл бесконечным минутам его существования. В таком состоянии он начинал не просто новые проекты, а новое направление, безнадежное с точки зрения большинства деловых людей: он стал вкладываться в науку. Исследования, которые могут и не окупиться, которые представляются большинству деловых людей реализацией фантазий, застрявших в детстве, Лев Соловейчик умудрялся не просто завершать практически применимым результатом, а делать сверхдоходными. Сказался его опыт работы в некоммерческом фонде: он умел зажигать своими идеями инвесторов, пробуждал в исследователях ненасытную жажду результата и веру в то, что они вот-вот расшифруют замыслы Создателя. Лев умел создать такую информационную бурю вокруг своих начинаний, что стал звездой наравне с популярными актерами и певцами.
А встретиться с матерью Веры у Льва не хватило духу. Сергей Аркадьевич сделал это за него. Верина мать увидела искренние слезы отца виновника гибели дочери и была немного утешена в открывшемся одиночестве. Благодаря тому, что Сергей Аркадьевич своей скорбью явно свидетельствовал о том, что это общая потеря, она нашла в себе силы жить дальше, хотя бы для того, чтобы замаливать Верин грех. Она полтора года прожила насельницей одного из нижегородских монастырей, готовя себя к монашеству, но вернулась в мир, следуя более своему сердцу, чем наставлению духовника. Ведь ей не было еще сорока лет.
После Вериной гибели Лев не смог видеть и Любу и дал ей хорошие отступные, чтобы она уволилась не только из его бизнеса, но и навек остерегалась бы попадаться в его поле зрения. Не думать о женщинах молодой здоровый мужчина не мог, но неотвязные воспоминания о Вере и Любе, перемешанные с представлениями о тех, кто заменит их, грызли его в часы, когда он оставался без дела. Поэтому Лев достаточно скоро пристрастился к крепкому алкоголю. В состоянии опьянения все представлялось ему
