– Не слыхала про такую деревню, – сказала женщина и взялась за дверь, собираясь скрыться в доме.
– Подождите, – крикнул Шилов, – мужа позовите, пожалуйста.
– Зачем? – подозрительно спросила хозяйка.
– Может он знает дорогу.
– Не знает, – категорично сказала хозяйка и закрыла за собой дверь.
Шилов потоптался на месте. Идти все равно было некуда. Он повесил на плечо ружье, тоскливо посмотрел в ярко освещенные окна, – мужчина и женщина сидели за столом друг против друга и старательно не глядели в сторону Шилова. Вдруг рассвирепев, Шилов набрал в легкие воздух и рявкнул, что было силы:
– Хозяин. На этот раз они вышли оба и остановились на крыльце, решительные и готовые к отпору.
– Я заблудился, – повторил Шилов, – как мне в «Серебряково» попасть?
– Не слыхали мы про такую деревню, – сказал мужчина, – мы городские, дачники. Вон там, внизу, местный мужик живет, пойдите к нему, он наверняка знает.
Шилов оглянулся в указанном направлении, но в снежной круговерти ничего не увидел, да и сама мысль уйти от живых людей показалась ему противоестественной. Шилов сказал, указывая на стоящий во дворе автомобиль.
– Отвезите меня в «Серебряково», я заплачу.
– Мужчина помялся, поглядывая на жену, затем сказал:
– Да я и аккумулятор снял уже.
А женщина добавила:
– Товарищ, поймите нас правильно, боимся мы и денег ваших не надо, не поедет он никуда.
– Пятьдесят рублей, – сказал Шилов, и наступила тишина, затем мужчина нерешительно произнес:
– Надо выручать человека, а? Фомича возьму с собой, а?
– А черт с тобой, – в сердцах сказала женщина, – свернет он шею по дороге, домой не возвращайся.
Вошла в дом, хлопнув дверью.
Прихватив с собой соседа Фомича, дачник отвез меня в Серебряково (как выяснилось, ушел я довольно таки далеко) и на этом мои злоключения закончились. Когда я вошел в свой дом, на часах было одиннадцать часов. Ушел из дома в семь, соответственно блуждал четыре часа. Обошлось! Я выпил водки, закусил чайной колбасой, зажарив ее предварительно в печке, но, если честно, пил я без удовольствия, а закуска долго мучила меня изжогой. Но я не сказал вам самого главного, того ради чего я вообще рассказал вам эту историю. Когда я метался ночью по лесу, когда брел по заснеженному полю, без всякой надежды на спасение, я забыл обо всем на свете. Какая к чертовой матери жена, какие дети, какие, извините, страдания, ни до чего этого не было никакого дела, а думал я только об одном, как мне жизнь свою спасти. Так, что, дорогие товарищи, тот случай сильно изменил мое отношение к жизни. А посему предлагаю выпить.
Марат наполнил стопки всем желающим и предложил выпить за спасение Шилова. Никто не отказался.
Слушавший с интересом, Костин, заметил:
– Повезло тебе, что так все кончилось.
Подбирая кусочком мяса оставшийся соус, Шилов спросил:
– Королева, сколько вы мне поставите за рассказ?
– Три с минусом, – ответила Вероника.
Шилов возмущенно воскликнул:
– Почему, я что, хуже Марата рассказал?
– Нет, Саша вы рассказывали лучше, но у Марата рассказ филантропический, а у вас мизантропический.
– Что это за собаки такие? – иронически спросил Шилов.
– У Марата рассказ человеколюбивый, а у вас нет.
– По-моему здесь против меня состоялся заговор, – обиженно сказал Шилов, – в связи с этим передо мной возникает вопрос, продолжать ли мне оставаться на балу или отправиться в объятия Морфея, и я делаю выбор в пользу Морфея.
– Я дам тебе объятия Марфы, – не расслышав, сказала Галя, – такую Марфу покажу, что мало не покажется. Пусть нам Вероника что-нибудь расскажет.
– Нет уж, увольте, – сказала Вероника, – сама рассказывай.
– Эх, – тяжело вздохнула Галя, – я бы рассказала, да у меня кроме этого подлеца никого в жизни и не было.
– Ты сушеная змея, – сказал Шилов, – к тому же еще и провокатор; было бы сейчас военное время, шлепнули бы тебя без следа и следствия.
– А что, все рассказывают, пусть и Вероника что-нибудь расскажет, – не унималась Галя.
– А ты, будешь рассказывать? – ядовито улыбаясь, спросил Шилов.
– Я по хозяйству, – сурово ответила Галя, и, обращаясь к Марату за поддержкой, – скажи Марат.
– Ничего не поделаешь, товарищ бард, – сказал Шилову Марат, – она права, между прочим, в армии повара в караул не ходят.
– Вот, что значит философ, – сокрушенно сказал Шилов Веронике, – всегда найдет убедительное доказательство и возразить нечего, придется королева и вам что-нибудь соврать.
Вероника тяжело вздохнула и сдалась.
– Ну ладно, я тоже расскажу историю.
– Расскажи, расскажи, – угрожающе сказал Марат.
– Между прочим, – заметила Вероника, – ко мне эта история не имеет ни малейшего отношения. Я буду рассказывать про свою подругу.
– Это нишево дарагая, – с узбекским акцентом успокоил ее Шилов, – за подруг ответишь да. Правильно тавариш Марат.
– Если ко мне будет применяться шантаж, я ничего рассказывать не буду, – сказала Вероника.
– Какой шанташ-манташ, пошутили да, шутка понимаешь, гаварите ну.
Чрезмерность пламени он погашает взглядом
Лад «зирефкен» он взял – в усладу всем усладам.
Низами.
От человека, аллес, ждать напрасно.
«Остановись мгновенье, ты прекрасно»
Меж нами дьявол бродит ежечасно.
И поминутно этой фразы ждет.
Однако человек, майн либе геррен
Настолько в сильных чувствах неуверен,
Что поминутно лжет, как сивый мерин,
Но словно Гете, маху не дает.
И. Бродский.
– Юлия вышла замуж рано по современным меркам, в восемнадцать лет…
– Разве это рано, – подал голос Шилов, – вот в Узбекистане, например, замуж выходят в тринадцать лет.
– Может быть, ты будешь рассказывать, – поинтересовалась Вероника.
– Королева, я умолкаю, – Шилов кашлянул, принял задумчивый вид и налил себе водки.
– … Мужа она любила, хочу сразу всех предупредить, любила, и он ее любил, поэтому попросил своего помощника сводить Юлию в художественную галерею, там проходила выставка икон…
– А кто у нас был муж, – вновь не удержался Шилов?
– … Очень занятый человек, – ответила Вероника.
– Вопросов больше не имею, – кротко сказал Шилов.
– Кроме того, к культурным мероприятиям он относился, как бы помягче выразиться, без должного уважения: засыпал в первом ряду, или у него в кармане звонил мобильник, и он всему залу начинал объяснять, почему до сих пор не перечислил деньги. Юлия давно оставила попытки, приобщить его к искусству, но сама отказываться от прекрасного не собиралась, поэтому этот вариант обоих устраивал. Юлии было к тому времени двадцать с хвостиком. Помощник был несколько моложе Занятого Человека, ему было тридцать с небольшим; Он озадачил Юлию уже тем, что явился за ней без машины; выйдя из подъезда, она стала крутить головой.
