И он забыл. Вот что ужасно. Он забыл, и Джастин не получил от него ни слова.
Поезд прогрохотал по темному туннелю, и внезапно он оказался опять в настоящем: воротник рубашки влажный, в руке — скомканная газета. Бесполезно думать о прошлом. Оно ушло, забыто, и Джастин уже давным-давно выучился не терять время на напрасные огорчения. Еще мальчиком он знал, что никогда не увидит своего отца, а сейчас и не желал его видеть. Все отношения, когда-либо существовавшие между ними, были разорваны давным-давно.
В вагоне стало свободнее, и Джастин, сложив газету вдоль, начал механически переворачивать четвертушки страниц. Фотография попалась ему на глаза пятью секундами позже.
«Джон Тауерс, канадский миллионер…» Он ощутил шок — вспышку белого огня в голове.
Когда он вышел из поезда на станции Кингстон-бридж, то чувствовал себя больным и слабым, как будто его только что вырвало. Джастину даже пришлось на минуту присесть на одну из скамеек, стоящих на платформе, прежде чем пробивать себе путь наверх. Кто-то остановился спросить, хорошо ли он себя чувствует. Наверху, на улице, он на мгновение приостановился в водовороте пешеходов, а затем очень медленно выбросил газету в урну для мусора и пешком отправился домой, к бабушке.
В доме на Консет Мьюс Камилла открыла верхний ящик туалетного столика, вынула пузырек и вытрясла на ладонь две маленькие таблетки. Конечно, нельзя принимать сразу две, но если изредка — ничего страшного. Врачи всегда излишне осторожны. Приняв лекарство, она вернулась к туалетному столику и тщательно восстановила грим, обращая особое внимание на глаза и морщинки в углах рта. Камилла внимательно смотрела в зеркало — следы пережитого потрясения еще заметны, несмотря на косметику. Она вновь подумала о Джоне.
Если бы только удалось утаить это от Джастина… Наверняка Джон приехал только из-за своей английской невесты или, быть может, по какому-нибудь деловому вопросу и не имел намерения увидеться с кем-нибудь из родственников. Джастин был бы травмирован, если бы его отец не сделал попытки увидеться с ним.
Ярость внезапно проявилась комом в горле, болью в глазах. Это чудовищно со стороны Джона, думала Камилла, до такой степени отмежеваться от своей семьи; чтоб даже не сообщить родной матери о том, что он приезжает в Англию после десяти лет отсутствия.
— Дело не в том, хочу ли я его видеть, — сказала она вслух. — Мне наплевать, приедет он повидать меня или нет. Это просто вопрос принципа.
Слезы опять обожгли ей щеки, оставляя необратимые следы на напудренном лице. Камилла непроизвольно встала и как слепая подошла к окну.
Предположим, Джастин узнает, что его отец в Лондоне. Предположим, он увидится с Джоном и неизбежно будет тянуться к нему, пока не окажется полностью под его влиянием… Хорошо, конечно, уговаривать себя, что Джастин — взрослый, уравновешенный, разумный девятнадцатилетний человек, на которого едва ли кто-то может повлиять. Отец безжалостно бросил его… Но Джон так привык подчинять себе всех, кто находится в пределах его досягаемости… Если он захочет забрать у нее Джастина… Нет, он, конечно же, не захочет. Когда Джон вообще что-нибудь делал для Джастина? Это она его вырастила. Джастин принадлежит ей, а не Джону, и Джон поймет это так же ясно, как понимает она.
Воспоминания болью застилали глаза.
Джон всегда был такой. Всегда. С самого раннего детства. Все эти няни, гувернантки — ни одна ничего не могла с ним поделать. Он никогда никого не слушался, всегда боролся за то, чтобы навязать свою волю всем вокруг, и делал именно то, что хотел, когда хотел и как хотел.
Камилла вспомнила, как отправила его в закрытую школу на год раньше, чем полагалось, потому что не могла больше найти с ним общего языка. Он не скучал о ней — наслаждался независимостью; там появились новые территории для завоевания, другие мальчики, его сверстники. На них можно было влиять, задирать их, поражать или насмешничать, в зависимости от настроения. А рояль…
— Бог мой! — громко сказала она в пустой комнате. — Этот кошмарный инструмент!
Он увидел рояль, когда ему было пять лет, попробовал играть, но у него ничего не получилось. Этого было достаточно. Он не делал передышки до тех пор, пока полностью не овладел инструментом. Она помнит его непрерывные упражнения — шум, постоянно действовавший ей на нервы. Позднее появились девушки. Каждая была для него вызовом. Он начал стремиться завоевывать мир, когда подрос полностью, чтобы его разглядеть. Она помнила свои мучения, когда он попадал в какую-нибудь немыслимую переделку. Было больно, когда он смеялся, передразнивая ее гневные интонации. И сейчас его издевательский смех все еще стоял в ушах. Когда ему было всего девятнадцать, началась история с этой маленькой сучкой — гречанкой из третьеразрядного ресторана в Сохо, безрассудная женитьба. Он вдруг забросил все дела в Сити… Оглядываясь назад, она горько недоумевала, кто тогда был больше в ярости — ее первый муж или она сама. Но Джона это не волновало. Он просто рассмеялся и отвернулся от них, как будто родители значили для него еще меньше, чем его будущее, которое он так внезапно отбросил. После этого она его почти не видела.
За ее отказ принять его жену Джон отплатил тем, что перебрался жить на другой конец Англии. После женитьбы он общался с матерью только тогда, когда это было нужно ему.
Например, когда умерла София. Тогда он позвонил довольно быстро. «Я уезжаю за границу, — сказал он. — Ты ведь позаботишься о Джастине?»
Только и всего. Как будто она была служанкой, которой можно приказать между делом.
Она часто спрашивала себя, почему ответила «да», если намеревалась сказать: «Пусть кто-нибудь другой делает за тебя черную работу». Но вместо этого согласилась. Джастин оказался у нее, а Джон — в Канаде… И ни разу ей не написал.
Камилла не ждала, что сын будет сообщать о себе. Но была уверена: поскольку она взяла на себя заботы о его ребенке, он будет поддерживать с ней связь. А он ни разу не написал ей. Сначала она не могла поверить в это. Думала: «Со следующей почтой письмо придет». Или: «Напишет на следующей неделе». Но писем не было.
Слезы обжигали ей щеки, она быстро вернулась к туалетному столику, раздраженно пытаясь вновь привести в порядок грим. «Это потому, что я в ярости», — сказала себе, словно оправдываясь перед кем-то.
Камилла посмотрела на часы. Джастин скоро будет дома. Быстро вытерла бумажной салфеткой слезы и потянулась к коробочке с пудрой. Сейчас важен темп. Джастин не должен видеть ее в таком состоянии…
Интересно, хоть кто-нибудь получал известия от Джона? Возможно, он писал Мэриджон. Она ничего не знала о Мэриджон после ее развода с Майклом. Она и Майкла не видела с прошлого Рождества, когда они неожиданно встретились на одном из этих отчаянно скучных коктейлей. Ей всегда нравился Майкл. Джон никогда не обращал на него внимания, предпочитая этого ужасного человека — как же его звали? Она хорошо помнила, что видела его имя на страничке светской хроники… Александер, внезапно вспомнила она. Вот оно. Макс Александер.
