– Гуфи-то? – смеется Флоренс. – Он настойчивый парень, но на такое вряд ли пошел бы.
– Он похож на уголовника.
– Если все уголовники такие, мне не стоит их бояться. Потому что Гуфи совершенно безвреден.
– Это ты сейчас говоришь, – обрывает ее Джек, – когда ты здесь, а он на земле валяется. Тогда твое тело кричало о другом.
– А ты прямо по телам читаешь?
– Я знаю, как выглядит девушка, которая хочет парня, окей?
– То есть, по-твоему, я была против?
– Именно. – Джек начинает уставать от этой перепалки. – Флоренс, еще раз: тебя проводить?
– Я никуда не пойду. По крайней мере пока ты не объяснишь, зачем следишь за мной.
– Ладно, – опускает руки он и откидывается назад, прикрывая глаза. – Я никуда не тороплюсь.
Что ей сказать? Беспокоился? Звучит как полнейшая чушь, хоть это и правда. Глупо переживать из-за Флоренс: она взрослый человек, сама в состоянии нести ответственность за свои поступки.
Джек до сих пор не объяснил свое поведение даже себе. Будь это кто угодно, любая другая девчонка, он бы уже забыл о ее существовании. Номер бы удалил, если бы тянуло позвонить – всегда так делает.
– Ты загадка почище Стоунхенджа, – произносит он.
– Сам не знаешь! – В ее голосе проскальзывает неподдельная радость.
Слышится шуршание, и через секунду Флоренс оказывается у него на коленях, лицом к лицу. Джек распахивает глаза и натыкается на соблазнительную белозубую улыбку.
– Ты не знаешь, почему ты здесь, – повторяет она, вжимая его в спинку сиденья.
– Слезай, – командует Джек. – Не трогай меня, пьяная женщина.
– А то что?
А то Гэри расколотит ему рожу. Он ведь предупредил держать член в штанах, и как бы Флоренс ни была великолепна, Джеку нельзя ее трогать. Он уже натворил достаточно.
– А то я отвезу тебя в полицию и скажу, что ты на меня напала.
– Бедный Джек Эдвардс. – Она надувает губы и опускает голову ниже.
– Ты завтра пожалеешь.
– Я жалею три недели, – серьезно произносит Флоренс. – И ничего, жива.
Она все еще уверена, что они спали. Джек тогда не стал ее разубеждать, чтобы вела себя разумнее, но это не помогло. Флоренс продолжает делать глупости, одну хуже другой. А он еще и наговорил сдуру, мол, не понравилось – просто чтобы отстала. Наверное, оскорбил, раз она теперь так об этом говорит.
– Зачем тогда хочешь повторить? – с трудом спрашивает он, не в состоянии отвести глаз от ее губ.
– Мне обидно, – признается она. – Я же ничего не помню.
– Флоренс, пожалуйста. – Джек пытается не дышать, иначе ее запах сведет его с ума.
– Что я такого сделала? – вдруг спрашивает она. – Что со мной не так, Джек?
В этих глазах столько детской обиды и неподдельной грусти, что выдержать ее взгляд невозможно. Что с ней не так? Все. Начиная от запаха, который до сих пор чувствуется, стоит ее вспомнить, и заканчивая каждой колкой фразой, над которой хочется смеяться, даже если она в его адрес.
Черт, он же не монах. Гэри сам не выдержал бы такого искушения – самая соблазнительная девушка с этими пронзительными глазами.
Братишка, ты ведь понял бы. Правда?
Флоренс застывает у Джека на коленях, разрез платья оголяет ее бедро, и пальцы машинально касаются обнаженной кожи.
Джек не выдерживает.
Ее губы, горьковатые, как от дешевого пива, с таким желанием отвечают на поцелуй, что из головы вылетают последние мысли и сомнения. Она прижимается всем телом, забирается пальцами под пиджак и до боли цепляется за плечи.
Словно этого не хватало в его жизни в последние три недели. Незакрытый гештальт. Нереализованное желание. Несбыточная мечта. Джек обхватывает ее бедра и с отчаянием опускается к шее. Он сам не понимает, целуется или кусается, потому что происходящее слишком хорошо, чтобы его осознавать.
Повсюду цветы. Джек тонет в этом аромате и даже не пытается звать на помощь: пусть забирает его душу и не возвращает никогда. Зубами он отодвигает ворот платья, которое сейчас кажется совершенно лишним, и находит носом впадинку на ключице.
Это круче любого боя: его персональный запретный плод. Девушка, которая не должна была ему достаться.
– Черт, – стонет он и силой воли отрывается от нежной кожи. – Мы посреди улицы.
– За углом есть тупик, – хрипло отвечает Флоренс.
– Обними меня покрепче, – приказывает он и пытается сфокусировать зрение на дороге за ее плечом.
Джек вытягивает руки и заводит «Линкольн», ему нужно еще несколько секунд, чтобы знаки на приборной панели начали хотя бы двоиться, а не просто расплываться в кашу. Он заставляет Флоренс спуститься пониже, и она тут же прижимается губами к его шее.
– Я так врежусь во что-нибудь, – предупреждает он.
– Мне пересесть?
– Ни за что.
Он сдает назад и быстро находит тупик, о котором она говорила. Идеально темный и удобный для того, чтобы…
– Мы точно об этом пожалеем, – предупреждает Джек.
– Плевать! – Флоренс отстраняется и смотрит ему в глаза с такой гордостью, что он невольно улыбается.
– Тогда иди сюда.
Джек забирается руками под платье, тянет его наверх и помогает Флоренс стащить ненужную сейчас тряпку через голову.
Господи, ее кожа. Нежная, как шелк, хотя ни одна ткань в мире не сможет с ней сравниться. Маленькая колумбийская богиня в его руках смеется и расстегивает на нем рубашку. Джеку кажется, что он во сне, и просыпаться совершенно точно не входит в его планы.
Он тянется к бардачку за презервативом, пока Флоренс заканчивает возиться с пуговицами и стягивает рубашку с его плеч вместе с пиджаком. Она опускается губами к его коже, и перед глазами снова плывет.
Как только в голову пришло сказать, будто ему что-то не понравилось? Это невозможно с такой девушкой: она не стесняется собственных желаний, и каждое прикосновение оставляет горящий след на коже.
Зарывшись пальцами в густые темные волосы, Джек тянет ее к себе, открывая для своих поцелуев тонкую шею и округлую, требующую ласки грудь. Он думал об этом с тех самых пор, как Флоренс впервые разделась перед ним.
Ее пальцы находят путь к ремню, отчаянно цепляются за него. Низкий грудной стон становится трофеем, который Джек сохраняет в памяти, надеясь, что он останется там надолго. Лучше бы навсегда. Он мечтал об этом столько раз, слыша ее голос.
– Я схожу с ума, – бездумно бормочет он вслух.
Нащупав рычаг, он падает назад вместе со спинкой кресла, утягивая Флоренс за собой. Она смеется, расстегивает на нем брюки, мягкие волосы падают на его грудь и приятно щекочут кожу. Джек жмурится от нереальности происходящего: ему кажется. Это сон. Один из многих, но первый, что ощущается именно так.
Когда ее пальцы обхватывают его член и вырывают из руки презерватив, Джек и сам не удерживается от стона. Нетерпеливые движения становятся резче, ее частое дыхание передается ему, и он быстро пробегается пальцами по ее коже, сжимает бедра, сам начинает торопить. Флоренс седлает его, направляет, и перед глазами летят искры: они кружатся в замысловатой румбе, уничтожая остатки возможности мыслить.
– Хорошо… – выдыхает она и упирается ладонями в его грудь.
Хочется замедлить время. Она ощущается идеально вокруг него, и все переживания сейчас сполна окупаются. Словно оба они существовали только для того, чтобы оказаться в этой машине, в этом тупике. Наедине друг с другом.
Флоренс набирает темп, берет под контроль их движения, и это опьяняет, как разреженный воздух. Джек открывает глаза и перестает дышать: ее наклоненный к нему силуэт, едва различимый в свете отдаленного фонаря, кажется неземным. Как «Лилит» Джона Кольера, она тот же недостижимый идеал женственности и так же эфемерна.
Он невольно тянется очертить руками этот прекрасный изгиб, где талия плавно переходит в округлые бедра. Флоренс впускает его глубже, ускоряется и Джек понимает, что надолго его не хватит – не сейчас, когда она наклоняется ближе, ее волосы струятся в тусклом свете, а он слышит глухой стон сквозь прикушенную губу.
