Дядя же Мирослав, напротив, относится к тем редким чудакам, которых совсем не колышет, куда подевались его запонки и сколько что стоит сегодня в магазинах. Зато таких чудаков, как он, до мурашек на коже волнует: действительно ли облако пыли, которое поднялось оттого, что гигантский астероид треснулся о Землю, закрыло когда-то свет солнца? И потому прекратился фотосинтез, и растения погибли, и те, кто ими питался, тоже — ведь им нечего стало есть. И «цепочка жизни» оборвалась. И так «они все и вымерли»?
В общем, то, что нисколько не волнует прохожих, торопящихся по улице, до глубины души волнует моего дядю Мирослава.
Некоторым людям даже кажется, что таких чудаков, как профессор Горчицкий, на самом деле не бывает, что их придумали те, кто пишет книжки. Так вот, мой дядя Мирослав существует на самом деле!
Но так случилось, что в тот день профессор был «страшно занят» на «очень важной конференции», а тетя Агнесса, чтобы его не беспокоить, позвонила мне.
Позвонила и попросила меня прийти в музей — посидеть в зале вместо нее. А сама тетя Агнесса пошла к врачу.
Конечно, я выполнила ее просьбу. Я взяла Диди и отправилась в Национальный музей природоведения.
Дело в том, что в отличие от других представителей этой породы, отличающихся тревожностью, мнительностью и невероятной брехливостью, мой тойтерьер высокоразумное и врожденно интеллигентное существо. Его можно брать в музей. У Диди есть только один недостаток. Если оставить его в квартире одного, он может заболеть от одиночества и даже умереть. Однажды, когда я попробовала это сделать, Диди и в самом деле чуть не умер. Я ушла по магазинам, а когда вернулась — на диване вместо моей собачки лежала какая-то безжизненная тряпочка с померкшим от тоски и отчаяния взором. Когда я вошла в комнату, у Диди даже уже не было сил залаять. С тех пор я всегда беру его с собой. В особой сумке ношу, как носят маленьких детей.
Надо сказать, что выполняла я тетину просьбу с большим удовольствием. Я люблю Национальный музей, люблю его тишину, пустынные залы. В его прекрасной тишине моя жизнь не кажется мне очень уж нелепой, и так хорошо просто сидеть и мечтать и думать обо всем на свете…
Диди дремал в моем рюкзачке, день за окном потихоньку угасал. Увы, это великолепное уединение «на рабочем месте» было нарушено.
Потом я не раз вспоминала: о чем я подумала, когда этот посетитель вошел в зал номер четырнадцать?
А подумала я тогда, что внешность и облик этого вызывающе рыжего человека были слишком плутоваты и простоваты для завсегдатая музейных залов. Проще говоря, это была самая настоящая рожа! Парень отнюдь не был похож на посетителя «культурных учреждений». Где-нибудь на блошином рынке таких личностей навалом, но в музеях они бывают редко.
Впрочем, случайные люди в отделе минералогии не редкость. Их сюда привлекают тишина и безлюдье. Например, какая-нибудь парочка, у которой нет денег на «места для поцелуев» в кинотеатре, бывает, забежит. Обычно такие посетители очень удивляются, что они не одни, когда под тетей Агнессой заскрипит стульчик или она чихнет, очнувшись от дремы, или зевнет…
Тетя сама уже давно похожа на экспонат. И внутренне (чего только стоят ее старомодные радения за «народное достояние», «идеалы науки», ее стыдливость, ее совестливость?!), и внешне. Так что не заметить ее среди других музейных экспонатов ничего не стоит.
Но на сей раз на месте Агнессы Йозефовны была я. И меня явно заметили. Стрельнув глазами — причем довольно воровато! — в мою сторону, посетитель принялся бродить по залу, а я…
Увы… Бдительность — мое слабое место. Отметив про себя лишь, что выглядит посетитель довольно странно, я потерта к нему всякий интерес.
Я даже решительно усмирила Диди, недовольно и как-то чересчур злобно заворчавшего в рюкзаке. «Нельзя шуметь в музее!» — прошептала я. И Диди недовольно, но послушно затих. А я снова стала думать о своем. Ну, может, не совсем «о девичьем», но о своем…
А этот тип прошелся не спеша вдоль стеклянных витрин и, остановившись возле раздела «Метеориты», принялся задумчиво их разглядывать. Время от времени он тянул себя за нос — и без того, надо сказать, довольно длинный! — словно поставил перед собой цель превратить его в конце концов в небольшой хобот.
Ну разные у людей вредные привычки: одни, когда задумаются, грызут ногти, другие — чешут затылок, третьи — барабанят пальцами, а этот вот тянул себя за нос.
Созерцать это не доставляло мне никакого удовольствия, и я отвернулась к окну, глядя на вечерний, уже освещенный огнями город. Тем более что прозрачный ящик для пожертвований, украшением которого была стодолларовая купюра, подаренная для поддержания музея некоторое время назад каким-то заезжим американцем, находился у меня в поле зрения. Он отражался в зеркально чернеющем оконном стекле и был хорошо мне виден. Бриллиантов в нашем зале номер четырнадцать нет. А более этому посетителю в отделе минералогии покуситься было не на что. Так думала я…
И тут раздался звон разбивающегося стекла. Я испуганно оглянулась. Однако ящик для пожертвований стоял на своем месте — целехонек. А вот в одной из застекленных витрин зала зияла дыра.
Я бросилась к витрине. Увы… Рядом с одной из табличек теперь была пустота.
Я-то боялась за стодолларовую купюру. А он, этот рыжий, вот что оказывается — похитил экспонат!
Растерянно наклонившись над разбитой витриной, я прочитала название экспоната.
Там было написано: «Хондрит».
То, что началось дальше, нельзя сравнить даже с накалом страстей в древнегреческой трагедии. К тому же в древнегреческой трагедии во всем виноваты древнегреческие боги, а тут во всем оказалась виновата я.
Когда дядя Мирослав узнал о том, что случилось в музее, он та-ак закатил глаза! Я уж даже думала: они больше и не вернутся на привычное место.
Дело в том, что этот самый довольно невзрачный на вид хондрит — обломок астероида, пояс которых располагается где-то (уж не знаю точно где!) между Марсом и Юпитером. Хондритам испокон веков приписывают особые свойства. Считалось, например, что поскольку они падали с неба, то вполне могли быть посланы богами. Так думали необразованные народные массы. Но не только массы. Особенно хондриты ценят ученые. Поскольку в них, кроме элементов, обычных для земных пород, есть еще и так называемое «металлическое железо». На земной поверхности это самое железо встречается довольно редко. Большая его часть, принесенная на Землю вместе с космической пылью, расплавилась и опустилась к центру планеты. И составляет, между прочим, теперь металлическое ядро нашей Земли.
