брать с собой брата, он хоть сможет быть переводчиком в некоторых его пробелах знаний. Только молчание было ответом Карлу 4 на вопрос. Не знал Гельмут что такое революция и так прямо спросить об этом Карла 4 постеснялся. Возникла неловкая пауза. Авдей ничего так сильно в жизни не хотел, как побыстрее убраться из этой роскоши и этих словесных пыток.
— Скажи — не получив ответа, продолжал Карл 4. — Ты можешь мне описать моего самого главного врага? Кто настолько сильно настроен против меня?
— Сейчас это не чувствуется. Никто пока про это не думает. Я не вижу четко лиц. А потом их будет так много, что я и описать все не смогу.
— Как быстро это все случиться?
Гельмут опять сконфузился и Карл 4 поправился:
— Скоро меня изгонят из дворца?
— Да. Два-три года.
— Сколько? — чуть не взвизгнул король.
И Гельмут прикусил язык, не ожидая такого тонкого тембра голоса у мужчины.
Карл 4 еще немного походил взад-вперед по своему кабинету и резко направился к выходу в боковую дверь. Но только он скрылся там, его место занял его адьютер, очень вежливо предложив Гельмуту с Авдеем пройти в дверь, напротив. И когда они очутились за оградой дворца, Авдей устало прислонился к кованной решетке и как-то снисходительно в упор смотрел на Гельмута, пытающегося еще издалека рассматривать внутренний двор замка, чтобы хоть что-то запомнить.
— Сохрани нас Господь, от господского гнева и от Господской любви — проронил он странные слова, — У меня такое чувство, что я побывал на скотобойне, только очереди своей не дождался еще. Чтоб ты… …Гельмут, со своим языком и со своим даром! Я же чуть не обмочился, когда он завизжал. Научись врать, я тебя умоляю, надо же быть хитрым и очень умным!
А на следующий день, Миррано домой пришел на полусогнутых ногах. Его пригласили в правительственное здание и предупредили, что его, его сына и всю его семью не очень желают больше видеть в столице, если сын продолжит заниматься своими предсказаниями!
Миррано больше не кричал на Гельмута, но ему так было тяжело на душе и, за все последние месяцы он так устал в больнице, что все это читалось на его лице. Попугай даже неким шестым чувством уловил такое настроение хозяина и не топтался сегодня у него по плечу, а дисциплинированно сидел на своей рамке, подвешенной к потолку.
За столом второй раз в их жизни, в самые тяжелые минуты собрался семейный совет и после того, как Хелен все последние известия рассказала по телефону своему отцу, он счел своим долгом появиться в их квартире.
Михаэль, как всегда, был ни при чем, но простое человеческое любопытство влекло его в центр семьи, чувствуя легкую обделенность вниманием всех, так как его абсолютно дисциплинированный характер не вызывал повышенного интереса к себе.
— Гельмут, что ты наговорил вчера Карлу 4? — безликим тоном в голосе спросил Миррано.
— Отец — ответил Гельмут. — Я просто отвечал ему на вопросы и говорил то, что чувствовал. Его судьбу я видел смутно, он закрытый человек и противоречивый, с ним было очень трудно.
— Ты понимаешь, что ты наговорил ему что-то такое, из-за чего меня ясно предупредили о нехороших последствиях. Просто так ничего не бывает, ты уже стал взрослый и зашел туда, куда не следовало и сказал то, чего не следовало. Ты не должен больше использовать свои непонятные способности, иначе нам придется уехать из Будапешта.
Хелен как будто этого ждала. — Я давно говорю вам всем. Нужно уезжать в Америку, где Ани.
Миррано на самом деле до такой степени достало давнишнее занудство жены на эту тему, что его вялое поведение в одну секунду сменилось импульсивным эмоциональным порывом и он с огромной силой стукнул ладонью по столу и с вызовом повернулся к супруге.
— У меня голова раскалывается после 10 операций, которые я сегодня провел, еще этот пророк недоделанный имел глупость что-то напророчить самому королю, а в твоей птичьей голове одно — Америка! Да кто тебя там ждет? Если тебя здесь на работу устроил твой отец, то кому ты там нужна?
Прожив с Миррано пятнадцать лет, Хелен с огромной хитростью и изворотливостью научилась гнуть свою линию и всегда добиваться результатов. И всегда её четкое видение своих желаний, давало ей пассивную невозмутимость тогда, когда эмоции супруга выплескивались наружу. Он был итальянец и этим все сказано — так для себя с самого начала решила она и успокоилась, в глубине своего сердца зная, насколько он безобиден и очень добр. А со стороны это выглядело комично.
Миррано смотрел на неё с колючим взглядом и казалось у него пар пошел из ушей, а её поведение было совершенно инертно и главное, поистине, комично. Она стала рассматривать свои ухоженные ногти, ведь она только вчера посетила салон, где ей сделали такую новейшую услугу, как во Франции, маникюр. — Нам Ани поможет. Она работает в великолепной клинике и получает в десять раз больше, чем ты в своей больнице. Мы же не на пустое место едем, там моя лучшая подруга и ты мне уже надоел своим занудством. Ну, возьми, завяжи ребенку глаза, как ты ему предлагаешь не пользоваться своим даром — ходить с завязанными глазами? Глупость какая-то — дернула плечами.
Миррано выдавил из себя что-то, наподобие глубокого вздоха, сопряженного с сдавленным рычанием и демонстративно отвернулся от супруги, только кинув вопросительный взгляд на отца Хелен, сидевшего совершенно безучастно на первый взгляд, но впитывая в себя каждое услышанное слово. И чем больше он слушал, тем глупее становилось его всегда умное лицо.
Миррано встал и собираясь выйти из-за стола, только бросил свое окончательное слово:
— Ты с Ани когда общалась, что ты знаешь про Америку. Она там с одним из самых богатых людей Венгерского королевства, у них была платформа под ногами, а мы, куда, «катомошники»? — и в качестве доказательства того, что именно глупость большую услышал от Хелен, он постучал себе по лбу. — ему хотелось пить и он ушел на кухню за водой.
Отца Хелен мало интересовала их перепалка на тему Америки, он с трудом понимал, о каком ясновидении могут говорить в
