работы здесь и с чем это связывать, никто не знал. «Сезонное обострение» — выразился Тернер. На лечение только за последние две недели в клинику легло двадцать человек и Иден вплотную занимался темой совместимости «резус» факторов предлагая оперировать во флигеле клиники даже черных, чтобы добиться совершенной уверенности причины отторжения крови «донора» при их несовпадении. Идея была не его, но он так глубоко вник в её обоснования и понимал, какое значение это имело для успешного исхода операции и для всей мировой медицины в целом, обкатывая её практически в своей клинике на людях цветной расы, не заботясь о нормах человеческой морали, ибо брать подопытных животных в этом плане было бесполезно, а как компенсацию, своим пациентам он не выставлял счетов за свои услуги хирурга, хотя для них все это преподносилось совершенно по-другому и они и не ведали истинной причины столь щедрого предложения лечиться в стенах этой клиники.
Он назначал её ассистировать ему без перерыва, объясняя все тем, что ничего морально плохого они не делают, давая пациентам даже шанс выжить и это им предоставляется бесплатно. Это выглядело не этично, но медицина по своей сути всегда противоречива. Она и гуманна, и жестока и в данной ситуации в ней присутствовало как первое, так и второе, и Ани это понимала, не позволив себе даже произнести слова против деятельности Тернера.
Работа, действительно, отнимала все силы и время, мысли сконцентрировались только в одном направлении, Тернер стал как необходимый, незыблемый атрибут её жизни, она свыклась с его повышено щепетильным характером к каждой мелочи, к каждому нюансу во время работы, его жесткому тону и даже крику при малейшей нерасторопности или замешательству во время операции и в то же время его повышенному вниманию из всего медицинского персонала к ней одной, что уже не отдавала себе в этом отчета, так было и стало тем, как и должно было быть всегда.
Как женщина, она абсолютно по инерции смотрелась в зеркало и свою бледность последних дней, просто не заметила, как и того, что усталость стала приходить быстрее обычного и ей всегда хотелось спать и она отключалась в любом месте, где удавалось почувствовать под собой стул или диван. Тернер же выбрал время для своего монолога именно сейчас, когда её смертельно клонило в сон и он занимал её мысли, но словно резким рывком её кто-то вырвал из расплывающегося тумана и очень четко строгий профиль Идена вырисовался на фоне солнечного луча, вползающего лениво в кабинет из окна. У неё даже тревожно застучало сердце, совершенно переменив ритм сердцебиения и глаза распахнулись со всем своим напряженным вниманием в его сторону. Из глубины души и из-под сознания выпорхнули на поверхность чувств знания, которые еще не облеклись в словесную оболочку, но уже стало совершенно ясно, и что Иден имел ввиду и о чем пойдет разговор, поэтому не возникло даже желания спросить — «О чем это он?» Она стала внимательно вслушиваться в слова Идена.
— Ани, какой-то парадокс! Какой-то нонсенс и мне до конца не вериться, что я вам это говорю… — с нервными нотками в голосе произносил он. — Вы же врач, ну пусть даже не в этом дело, вы два раза уже рожали и вы второй раз замужем, а я как девочке говорю — вы не можете больше рожать, это крайне опасно для вашей жизни! И как вы могли допустить у себя новую беременность?! Ани, вы в своем уме? — и его рука что-то прорисовала в воздухе, возле его виска и он повернулся к ней и с недоумением, искренним и ясным всматривался в её лицо. Он много видел, его сложно было чем-то удивить, но его взгляд сейчас был по детски искренним в своем удивлении.
Ей не стало стыдно, она помнила то внезапное возникновение Войцеховского на пороге ресторана в гостинице, те пережитые эмоции за последние те месяцы, что она жила как в бреду и уже давно забыла, что можно человеку иметь спокойный безмятежный сон. И что потом все получилось так легко и естественно после его воскрешения, словно по-другому и не могло было быть, ведь она совершенно не об этом думала той ночью, что такая тяжесть и дикий холод отпустили её сердце когда он вернулся живой, что мысль предохраняться от нежелательной беременности в тот момент если бы и нечаянно возникла, то казалась бы нелепой и слишком абсурдной, напоминающей такой казус, как счастливая невеста в разгар свадьбы приводит на праздник адвоката составить брачный договор на случай развода. А ведь она так ни разу и не сказала Артуру, что ей нельзя больше иметь детей. И пусть они уже были вместе крайне редко, она всегда была осторожна, не вкладывая ему никаких лишних мыслей в голову по этому поводу. А сейчас ей стало так неприятно и от слов Идена и от того, что слишком сильно уставала последние дни, просто смертельно и не дождалась от мира, от Господа никакой благодарности за это, а как оплеуху получила от жизни — известие о крайне нежелательной для неё беременности! И умом четко понимала, что добавляются новые хлопоты, волнения и проблемы, а сил решать их уже нет! Она выдохлась от всего пережитого и от работы, и от требований Идена Тернера на этой работе! И в какой-то момент, на доли секунды, из глубины её нутра стала быстро-быстро вскипать раздражение и такое, что ей просто до без удержу захотелось стукнуть Тернера по лицу и сорвавшись с места убежать, как нашкодившей девчонке. А потом тут же она еще больше разозлилась на свои дурные порывы и в попытках совладать с непонятными эмоциями, она рывком вскочила, но от резкого потемнения в глазах, потеряла точку опоры и плюхнулась в кресло назад.
Тернер, словно и это ожидал и знал причину потери её равновесия, потому что, даже, не шелохнулся, чтобы поддержать, а в глазах его появилась тень разочарования. Он с глубоким вздохом снова отвернулся к окну и спустя минуту почему-то задал ей непонятный вопрос — Что вы сами думаете по этому поводу?
— Я все понимаю — слабо ответила она. — Надо теперь что-то делать?
— Вам опасно делать чистку, Ани, с вашим резусом и швом на матке.
Она опустила в пол глаза, потому что вот именно сейчас чувствовала, насколько по-детски, совершенно не прилично для врача, выглядела она на этом
