— И не буду, — кивнул Доусон и, отвернувшись, стал разглядывать дюны и раскинувшийся за ними песчаный берег. Довольно долгое время единственными звуками, которые слышала Амелия, были поскрипывание старых кресел и мерный шорох прибоя вдалеке. Наконец Доусон пошевелился и повернулся к ней. Каким будет следующий вопрос, она поняла еще прежде, чем он успел открыть рот.
— Кто же забрал фотографии из-под коврика?
— Я не знаю, — прошептала она, и голос ее дрогнул.
— Вчера вечером, — начал рассказывать Доусон, — я видел, как ты, дети и няня садились в машину, чтобы ехать в поселок. По пути вы остановились у дома Берни и прихватили с собой старика. Как только твоя машина скрылась из вида, я взял фотографии и вышел из коттеджа. Я положил их сюда… — Он показал пальцем на половичок перед входной дверью. — Потом я погрузился в свою развалюху и последовал за вами к «Микки». В бар я приехал не позднее чем через пять минут после вас.
— Как мы уезжали из бара, ты тоже видел, — сказала Амелия. — Я высадила Берни у его задней двери, а потом подъехала сюда. Стеф я попросила отвести детей наверх и уложить спать. Как только они ушли, я заглянула под коврик, но там ничего не было.
— Значит, кто-то забрал их, пока мы все были в поселке, — сказал Доусон.
— Но кто?! — Она облизала внезапно пересохшие губы. — Может, кто-то заметил, как ты оставляешь что-то под ковриком, и решил проверить…
Доусон покачал головой:
— Меня никто не видел. На берегу не было ни души — я в этом уверен.
— И все-таки, кто-то тебя видел!
— Да. Кто-то меня видел, потому что кто-то наблюдает за тобой.
— Кто-то кроме тебя?
— Да. Расскажи-ка мне поподробнее о мяче.
Амелия слегка пожала плечами, вспомнив, с каким недоумением он отнесся к ее словам всего несколько часов назад.
— Мне кажется, это пустяки… — неуверенно проговорила она.
— Тогда тем более — почему бы тебе не рассказать мне все еще раз?
Амелия снова пожала плечами и поведала ему, как пляжный мяч сдулся и был выброшен, а потом вдруг снова оказался на веранде — аккуратно заклеенный и надутый как положено.
— Все так и было, как ты говоришь? — уточнил Доусон. — Ты его выбросила, а кто-то его починил и вернул?
Амелия с беспокойством пошевелилась в кресле.
— Я уверена, этому должно быть какое-то объяснение.
— Объяснение, конечно, есть, — мрачно сказал он. — Похоже, кто-то очень интересуется тем, что происходит в твоей жизни.
— В самом деле? — Она делано засмеялась. — Нет, я в это не верю!
— Веришь, Амелия, веришь… Вчера, когда ты, так сказать, хотела меня поперчить и поджарить живьем, ты сказала — у тебя такое чувство, будто за тобой следят, и ты боишься…
— Вчера я была расстроена и очень зла! Вот и говорила, что в голову взбредет, лишь бы побольнее наказать тебя за то, что подсматривал за мной.
— Ты хочешь сказать — ты это просто выдумала?
— Ну да.
— Позволь тебе не поверить.
Амелия порывисто вскочила и встала у ограждения веранды — там, где некоторое время назад стоял он. Доусон тоже поднялся и подошел к ней. Он стоял так близко, что она чувствовала тепло его тела, но почему-то это не было ей неприятно.
— Ты боишься, что он жив? — негромко спросил Доусон.
Амелия повернулась к нему.
— Нет!
— Ты можешь препираться и стараться убежать от боли и ужаса сколько угодно, но они от этого меньше не станут. К тому же голое отрицание не сможет изменить факты, которые…
— Он мертв. Его убил Уиллард Стронг.
— В таком случае, где же тело?
— Но экспертиза показала…
— Экспертиза?
— Да. Полиция нашла его кровь внутри собачьего вольера. И фрагмент его кожи в… в… — Она закрыла лицо руками. — Нет, не могу об этом говорить! То, в чем обвиняют этого человека, слишком жестоко, чтобы…
— По большому счету я с тобой согласен. Но что-то подсказывает мне — не все так просто, как это представляется помощнику окружного прокурора. Лично я сомневаюсь, что Джереми разделил судьбу Дарлен Стронг.
— Может быть, и нет… — нехотя согласилась Амелия. — Ничто не мешало Уилларду спрятать труп Джереми где-то в другом месте. Утопить в болоте… Или бросить в реку. В этом случае его унесло ниже по течению, а там водятся крокодилы… — Амелия говорила умоляющим тоном, словно просила его согласиться хотя бы с одной из этих версий, но Доусон только смотрел на нее со смесью сомнения и сочувствия во взгляде. И то и другое настолько испугало Амелию, что, не в силах справиться с собой, она воскликнула:
— Тогда где же оно? Где тело?!
— Хотел бы я знать!
— Ты все время намекаешь, что Джереми мог инсценировать свою смерть, потому что хотел исчезнуть. Но почему?! Зачем ему это понадобилось?
— Причин может быть несколько. Например, Джереми хотел избежать неприятностей. Или скрыться от закона. Или начать новую жизнь в другом месте и под другим именем.
— Допустим, ты прав. Но почему же тогда Джереми просто не уехал куда-нибудь подальше? Почему он остался там, где его легко могут узнать? Инсценировка собственной смерти — это ведь преступление, а значит, Джереми должен бояться, что его поймают. Почему же тогда он не исчез, как планировал, а продолжает держаться поблизости и шпионить за мной?
— Он хочет, чтобы ты боялась. Твой страх должен стать твоим наказанием за то, что ты от него ушла.
Амелия решительно качнула головой:
— Нет! Ему было наплевать, что я ушла. К тому моменту, когда бракоразводный процесс подошел к концу, Джереми уже не любил меня. Ему были дороги только дети. Именно их он хотел заполучить… — Осознав, что́ она только что сказала, она вскинула глаза и наткнулась на острый взгляд Доусона.
Он медленно кивнул.
— Нет!.. — проговорила Амелия жалобно. — Не может быть!..
— Эта мысль уже приходила тебе в голову, Амелия. Я знаю, что приходила.
Но она не сдавалась, отчаянно цепляясь за последнюю надежду. Набрав в легкие побольше воздуха, Амелия бросилась в атаку:
— Если бы Джереми действительно хотел, чтобы сыновья остались с ним, он мог… похитить их в любой момент. Еще до того, как связался с Уиллардом и Дарлен!
— Да, конечно, — не стал спорить Доусон. — Но в этом случае его бы почти наверняка схватили и на долгие годы упрятали в тюрьму за похищение детей. А вот если кто-то украдет твоих детей сейчас, никому и в голову не придет заподозрить человека, который официально считается умершим.
Это прозвучало достаточно логично, но Амелии в ее нынешнем состоянии никакая логика была не указ. Ей хотелось во что бы то ни стало опровергнуть аргументацию журналиста.
