же продолжает свою речь, заглядывая в глаза.
— Ты хороший отец и всегда им был. Прошу, не неси груз тяжести, хватит. Мишель обещала, что сделает все, чтобы вы были счастливы. Я ей верю, дай ей шанс.
Я просто киваю, а она кусает нижнюю губу.
— Поцелуй от меня Чарльза, хорошо? — Ее голос дрожит, она вытирает щеки и успокаивается.
— И пообещай мне две вещи.
— Какие?
Она обнимает меня за шею и улыбается.
— Свози Чарльза в Корею, хочу, чтобы он познакомился с культурой моей родины.
— Да, конечно. Я уже об этом думал. А второе?
— Ты уже обещал это на своем дне рождении, помнишь?
— Быть счастливым, — оба шепчем мы.
— Знаю, ты любишь Мишель, и сейчас у вас не все хорошо, но будет. Я в это верю.
— Ты всегда во все верила, — улыбаюсь я.
— Просто обещай, ладно? — И уже Санни убирает слезы с моего лица.
Я киваю, не в силах говорить.
— Мы обязательно встретимся, а сейчас живи и знай, что я с вами.
Она поднимается на носочки и касается моих губ.
— Я люблю тебя, Адам, а сейчас открой глаза…
Оставив Чарльза с его бабушкой и дедушкой, я решила прийти к Адаму одна. Медсестра разрешила мне остаться на минуту дольше положенного.
За окном девять вечера, и вместо утреннего солнца в палату проникает лунный свет.
Моя рука держится за ладонь Адама, стараясь избегать иглы, что воткнута в его кожу.
Казалось бы, что я выплакала все, что могла, но капли слез падают мне на руку прежде чем я заговариваю.
— Адам, прости. То, что ты сейчас здесь моя вина и мне жаль, что исправить я ничего не могу. Прошла неделя, ты так и не открыл глаза. Сделай это ради Чарльза хотя бы.
Вытираю лицо тыльной стороной ладони и снова касаюсь его руки, надеясь, что это поможет ему и даст понять, что я рядом жду его.
Внутри меня все усыпано вялыми цветами, никакого цветочного сада, только остатки высохших плодов. Ничто так не выматывает, как эмоциональные переживания, но я стараюсь сдержать хотя бы последние нити надежды.
— Я так хочу, чтобы каждая секунда моей тревожности сопровождалась твоими объятиями. Я так не ценила время, когда ты был со мной, показывая свою любовь. Ты любишь меня сильнее, чем кто либо мог любить меня… Мне очень жаль, что только сейчас я осознала это полностью. Я буду меняться ради себя, ради нас.
Касаюсь губами его руки, поглаживая его большим пальцем. Я смотрю на Адама, который подключен к дыхательному аппарату, и сжимаю губы в маленькой улыбке.
Я безнадежна и сломлена, а этот человек смог открыть мою темницу. Я там пряталась, а он впускал туда свет. У меня есть выбор поставить нашим не сложившимся отношениям жирную точку, чтобы мы оба жили своей жизнью. Но мы, а в частности Адам, столько боролись за нас. Я никогда не смогу предать нашу любовь.
— Я никогда не отпущу тебя. Ведь я уже сделала такую ошибку. И если мое имя больше никогда не слетит с твоих губ, мне будет так стыдно, — плачу я.
— Я пересмотрела свою жизнь, взглянула на свои ошибки, но ты, Адам, единственное, что было в ней правильное.
Отдышавшись и вытерев лицо, поднимаюсь, напоследок целуя Адама в лоб.
— Где бы ты ни был, надеюсь, ты меня слышишь. — После этих слов хватаю свою сумку со стула, собираясь уходить, но останавливаюсь. Разворачиваюсь обратно к койке, подходя ближе. Мне показалось, я услышала его голос.
Я подхожу ближе, и мой взгляд упирается в его полуоткрытые глаза. Он, кажется, пытается что-то сказать, а я из-за огромного потока чувств машу перед ним рукой и спрашиваю:
— Адам, ты меня слышишь? — На секунду я задумываюсь, что мне все это показалось и я просто схожу с ума, но через пару минут Адам убирает эту мысль из моей головы. Он еле движет губами, что я не сразу понимаю, что он говорит, но вскоре до меня доходит.
— Санни… — повторяет он.
Я беру его за руку, приближаясь к его лицу чуть ближе.
— Это я, Мишель. Я вызову врача, все будет хорошо.
После этих слов я пытаюсь найти медсестру. Она и пара врачей оказываются вокруг койки Адама, а меня просят уйти, сколько бы я не сопротивлялась. В конечном счете я сдаюсь, ведь главное — он очнулся и мне это не привиделось. Сила моих слов или некие высшие силы повлияли на это — неважно. Он здесь. Жив. И мы еще можем бороться за нас.
Прошло почти 3 недели, как выписали Адама. После того, как он очнулся, еще некоторое время оставался под присмотром врачей. Врачи сказали, что у него хорошие шансы на полное восстановление, так как находился Адам в коме неделю. Было бы сложнее, будь он в таком состоянии месяцы. Врачи также дали список препаратов, которые поддерживают обмен веществ, стабилизируют давление и температуру, укрепляют иммунитет.
Адаму нужно быть в состоянии спокойствия и без каких-либо нагрузок.
Мы толком не говорили с ним, только вопросы, что успевала я задавать это: «Голоден?», «Как самочувствие?» и не потому, что он не хочет говорить со мной, нет. Потому что рядом с ним с момента выписки находится Амила.
Понимаю, она заботится, но никакого личного пространства не дает своему сыну. Даже подумывала остаться на ночь как-то, но поняла, что мест нет.
Пыталась пару раз задеть меня парочкой фраз или говорить, что ее сыну не удобно спать на диване (и не важно, что он раскладной), оскорбить мои навыки готовки. Хотя я знаю, что готовлю хорошо.
Адам замечал это, просил ее перестать так вести себя, когда я была не в их поле зрения. Но Амила просто делала жалостливый вид и шептала, что заботится о сыне.
И в этот раз я снова попадаюсь на их разговор. Уверенная, что Чарльз уже заснул, спускаюсь по лестнице и останавливаюсь на одной из них, когда слышу голоса.
— Перестань так обращаться с Мишель, мама.
Адам сидит на диване, а Амила и Шон стоят спиной ко мне, и я даже не хочу видеть реакцию Амилы на его слова.
— Да что я говорю такого? Хочу помочь ей, но, видите ли, ей моя помощь не нужна, — жестикулирует женщина.
— Какая помощь, мама? Ты же только и делаешь, что оскорбляешь.
Даже после того, как Адам оказался в
