быть счастливым, и я думаю, что давно уже пора быть таким. Как думаешь?
— Я согласна.
Пару минут мы молчим, стараясь изучить лица друг друга.
— Адам, ты ведь знаешь, что именно таких парней любят девочки, читая любовные книги? — заявляю я.
— Каких? Те, кто был наркоманом? — отшучивается он.
— Те, кто вселяет надежду, — шепчу я и нахожу его руку в темноте, продолжая: — В том-то и дело, что ты им был. А я была какое-то время потеряна. Давай оставим прошлое в прошлом и начнем создавать свое будущее? — На секунду я сама не верю своим словам, ведь все это время я будто стояла на одном месте, а прошлое дышало мне в затылок, передавая привет.
— Мне очень нравится ход твоих мыслей. — Адам целует меня в лоб, и, благодаря объятиям, я засыпаю быстрее и спокойней, чем когда-либо.
После аварии и комы я будто изменился, заново начал свою жизнь. Начал по другому мыслить. Кажется, что сейчас я еще больше дорожу каждой минутой своей жизни. Хочу больше времени проводить с сыном и начать строить здоровые отношения с Мишель.
Прошло время, мое тело возвращается в форму и я меньше чувствую боль. Я не сказал, куда иду, Мишель. Пока Чарльз проводит время с Миной, я решил пойти к рабочему месту Нила.
Лондон готовится спать, люди возвращаются домой после тяжелого дня. Погода сегодня подвела, и кажется, что вместо весны пришла дождливая осень.
Добравшись до пункта назначения, я вхожу, сразу замечая Нила, проверяющего работу своего аппарата.
— Привет, — здороваюсь я и подхожу ближе.
Нил откликается на голос, выключает аппарат и жмет мне руку.
— Адам, врачи же сказали тебе оставаться дома.
— Три недели был, уже не могу, — шучу я и сажусь на стул напротив.
— Все хорошо? — настораживается парень, явно не понимая моего визита, так еще и к концу рабочего дня.
— Я хотел кое-что набить на кистях рук, а, если не ошибаюсь, Мишель говорила по таким вопросам обращаться к тебе.
На лице Нила появляется еле заметная улыбка: то ли от похвалы его работы, то ли от упоминания Мишель — неясно.
— Что будем бить? — сразу же спрашивает он, доставая из ящика новые перчатки.
Я отвечаю, что на одной будет слово hope, а на другой — memory. Нил спрашивает пару рабочих моментов, касающихся шрифта, цвета, но я решил никаких приукрас не нужно — просто слова небольшого размера.
Когда Нил выключает аппарат после того, когда заканчивает с первым словом и вытирает лишнюю краску с кожи, я решаюсь подать голос:
— Я этого еще не говорил Мишель, но если бы не выжил в этой аварии, то единственный, кому я мог доверить ее и своего сына, так это тебе.
Нил смотрит на меня, ищет какой-то подвох в моих словах, но вскоре осознает, что все произнесенное — правда.
— Я дорожу Мишель и хочу, чтобы она по-настоящему была счастлива. Ты в курсе, что ей пришлось пережить. Прошу, сделай ее счастливой, — отвечает он и меняет иглу для новой татуировки.
Больше к этому разговору мы не возвращаемся, Нил начинает работу над другой кистью. Всю работу он делает профессионально, под конец наносит на каждую мазь и закрывает пленкой. Я оплачиваю, хотя Нил напрочь отказывается брать деньги, но я побеждаю и ухожу, напоследок говоря, чтобы чаще навещал Мишель.
Родители Адама уехали на днях обратно в Нью-Йорк, и, как бы это ужасно не звучало, от этого мне стало только лучше. Напоследок Амила извинилась передо мной и вручила набор ароматических свечей, сказав, что Адам подсказал ей, как можно сделать мне приятное. И я действительно была рада подарку. В какой-то период жизни я поняла, что люди напоминают мне свечи: делятся пламенем друг с другом, а когда перегорают, их вновь зажигает кто-то другой.
Я уже вернулась к работе в академию, но осознала, что она меня уже не вдохновляет. Любовь к скрипке непременно осталась, но академия, о которой я грезила, уже не моя мечта. Этого хотела прошлая я.
С этими мыслями я спускаюсь в гостиную и замечаю на диване какую-то коробку.
— Это для тебя, — слышу и разворачиваюсь на голос.
— Адам, когда ты пришел? Я даже не услышала. А где ты был вообще?
Адам показывает свои руки, кисти которых обернуты пленкой.
— Ходил к Нилу.
Адам объясняет значения этих слов для него: hope — слово говорит само за себя. Даже в крошечной надежде есть сила. Memory — в честь Санни, которую всегда будет помнить.
Мне так нравится его идея со словами, что я просто в восторге.
— А теперь открой коробку. — Адам бросает взгляд на подарок, о котором я уже забыла.
Я слушаюсь и, бросив крышку на подушки, замечаю что-то красное. Убрав подарочную пленку, узнаю платье.
— Я видел, как ты смотрела на него в витрине магазина, когда мы стояли на светофоре. — Я смотрю то на Адама, то на ярко красное платье.
— Надень его сейчас, — просит он.
— Сейчас?
Он кивает и незамедлительно уходит наверх.
Когда платье окончательно на мне, первое, что я хочу сделать, так это снять его. Долгое время я носила только вещи черного цвета, так тем более такие, что закрывают все тело, а здесь мои ноги обнажены и четко видна татуировка на бедре, отлично сочетающаяся с цветом платья. Плечи открыты, тонкие бретельки не в счет, а моя грудь отлично расположилась в вырезе наряда.
Раньше я такое могла надеть, когда ходила отдыхать в бары с Фиби. Но что-то заставляет меня рассматривать себя в зеркале больше: повернуться из стороны в сторону, убрать волосы за спину или вернуть вперед. Маленький огонек любви к себе зажегся внутри, и вовсе не из-за платья, а из-за человека сзади, который поглядывает на меня.
Адам обнимает меня со спины, что непривычно, убирает прядь волос назад и целует в шею. Я резко выдыхаю от этого действия. Для меня будто все это ново.
Адам поворачивает меня к себе, не отпуская рук с талии.
— Ты просто великолепна. А сейчас надевай обувь, и мы можем идти.
Я на секунду удивленно выпучиваю глаза.
— Мы куда-то идем? Мина же скоро вернет Чарльза, разве нет?
— Я с ней договорился. Сегодня он останется у нее. Ты не против провести время вдвоем?
— Нет, конечно, — машу головой и добавляю: — Дай мне пять минут.
После старта времени я ищу подходящую обувь, придаю лицу более
